В. Гаврилов, И. Реховских, В. Урываев Духовные, художественные и арт-терапевтические подходы к «Иному» творчеству  // Исцеляющее искусство, Т.1, №4, 1998, С. 4-11

 

 

ДУХОВНЫЕ, ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ И АРТ-ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К «ИНОМУ» ТВОРЧЕСТВУ

 

Необычная для культурной жизни Ярославля акция «ИНЫЕ» (Арт-брют), подготовленная компанией «Акцент», завершила свою работу весной 1997 года. Коллекция спонтанного творчества душевнобольных, точнее душевно-Иных художников переместившись за «забор» клиники и представленная как выставка, невольно нарушила привычные ориентиры в восприятии данного творчества. Зритель почувствовал растерянность: Это медицинский «казус»? Художественный эксперимент? Искусство ли это? Каковы эстетические оценки представленных произведений? Подобные выставки проводились и раньше, но чаще с наклеиванием ярлыка авторского «безумия», что вызывало лишь реакции ажиотажа или «снисходительного покровительства» (С.С. Гурвиц, 1992). Поэтому для адаптации посетителей, мы использовали своеобразные «маски», как в эмблеме, так и в названии аннотированного художественного материала. Термин «Арт-брют» (Ж. Дюбюффе, 1959), устоявшийся на Западе («искусство дикое, сырое, примитивное, неотесанное ...»), привлек наше внимание тем, что не предполагал медицинского дискриминационного контекста. Емкое и интригующее слово «ИНЫЕ» было также задействовано в названии проекта. С одной стороны, представляется уместным подобное обращение к людям «с психиатрическим опытом» («аlienus» - «иные» - давнее обозначение этих пациентов в медицине), с другой стороны, вероятно, для кого-то и мы, и наши идеи могут представляться - «иными». Наконец, «инакость» является одним из атрибутивных свойств арт-терапии (А. Копытин, 1997).

Выставка «ИНЫЕ» - это, прежде всего, около 200 анонимно представленных произведений непрофессионального творчества, лежащего вне традиций, каких-либо культурных стандартов и эстетических представлений. Художник, как правило, не рассчитывает на реакцию публики или, более того, на ее эпатаж. Эти работы аутичны по своему характеру, - творец сосредоточен на своем произведении. Следовательно, искать среди таких работ что-либо привычное «окультуренное», «понятное» - это задавать для себя ограничительную установку на восприятие. При этом контакт не происходит легко, безболезненно, ибо произведение не приспособлено к зрителю. Следовательно, обе стороны экспозиционного пространства оказались подвержены испытанию.

Значимая нагрузка, для решения поставленных нами задач, легла, прежде всего, на концептуальное  построение выставки. Предложенная нами программа проекта как бы состояла из двух взаимодополняющих разделов: «Мертвая вода» и «Живая вода». Образный путь, пробуждающий в памяти рецепт исцеления из русского фольклора, мы предложили зрителям. Экспонаты «Мертвой воды» являлись зеркалом деструктивных для личности тем: страхов, тревоги, депрессии, галлюцинаций-призраков, беспомощности, одиночества, утраты ... Воспроизводились внутриличностные и межличностные конфликты. Представленная серия изображения наивных сцен полузабытого соцреализма, вождей, несла не столько идеологическую нагрузку, сколько свидетельствовала о временном отрезке - прошедшем. Впечатление дискомфорта, смятения усиливалось при использовании других визуальных средств - фотографии. В соседнем зале зрителя ожидал профессиональный художественный фоторепортаж А. Забрина об известном современном художнике Владимире Яковлеве, творящем в подмосковной лечебнице для психохроников.

Раздел «Живая вода» отражал причудливый мир воображения: грез, фантазий, некоего будущего, несущего жизнеутверждающее, гармонизирующее начало. Происходило обращение к вечным темам: прекрасного, мудрого, удивительного, отражались потрясения - контакты с иными мирами, Космосом, Богом, Высшим разумом... Тематические подборки основных залов сопровождались созвучными цитатами из поэтического творчества «иных».

Неожиданной в данном контексте, но подчеркивающей предельную высоту темы, явилась экспозиция православных икон XVII-XX в.в.. из собраний музеев города, представленных в заключительном зале экспозиции. Целительные иконы, прежде всего, Богородичные, были дополнены образами «иных» персонажей  средневековья: Святых юродивых, блаженных. На Руси отношение к «Богом наказанным» всегда отличалось терпением и любовью.  Попытки понять сакральный смысл «наказа» как миссии Бога к Миру, продолжить отечественные традиции, побудить  чувства терпимости, внимания и доброты к Иным-современникам - все это входило в  задачи нашего проекта.

Музыкальные импровизации в залах, публичный арт-терапевтический сеанс «Изгнание страхов», демонстрации тематических видеофильмов, четыре междисциплинарных «круглых стола», посвященных «Духовным, художественным и арт-терапевтическим подходам к творчеству» и т.д. - все это позволило свести к минимуму поверхностные реакции растерянности, непонимания и создало предпосылки для перехода к конструктивному  диалогу о творчестве в условиях «психической несвободы». Рамки статьи не позволяют отобразить все стороны проекта, поэтому мы ограничимся основными прозвучавшими темами.

 

Аспект «ДУХОВНОГО»

В нашей практике  мы пытались сместить внимание зрителя с констатации факта наличия Душевно-Иного на процесс поиска Духовного за общественно приемлемыми  «масками» - «не от мира сего» людей, «заболевших творчеством», искусство которых в прямом смысле выстрадано. Возможно их имел в виду Г.Д. Торо, когда писал: «человек, который шагает не в ногу, очевидно слышит ритм другого барабана». Особым «ключом» для нас стало древнегреческое слово pathos, которое имеет различный перевод: «пафос» - в общепринятой трактовке - «страсть, воодушевление» - или «патос» - «страдание, патология». На трудности в однозначной трактовке этого понятия обращал внимание А.Ф. Лосев (1988). Мы стремились подчеркнуть  творческий потенциал художников, нуждающихся время от времени в медико-психологической помощи, но не перестающих вследствие этого быть неповторимыми  индивидуумами. Делалось все возможное, чтобы в работах аутсайдеров сограждане сумели увидеть не столько  «патос» - традиционно болезненную, теневую часть личности, сколько «пафос» - его здоровую светлую часть, ибо творчество - это, прежде всего, продукт душевного здоровья. Еще Ювенал подчеркивал относительную независимость тела и Духа: «Нужно молить, чтоб ум был здравым в теле здоровом».

Заговорив о «духовном» мы не могли не коснуться своеобразных архетипических «образов», т.е. отследить эффект «иконотерапии» в мирском, светском, философско-психологическом значении этого слова. За основу подобного разговора, мы взяли одну из легенд иконы «Образ Пречистой Богородицы Прибавление ума» XIX в., представленной на выставке. Согласно легенде, иконописец, сошедший с ума во времена церковного раскола, исцелился через написание Образа. Со старых времен обращение к этой иконе имело два смысла: во-первых, молитва о прибавлении книжного знания (школьного, академического), во-вторых, молитва об обретении сокровенного дарования «умного сердца».

В конечном итоге начавшийся разговор не ограничился проблемами душевно- и духовно-иных. Он коснулся каждого из нас вопросами о вершинах человеческого Духа, о безднах его сомнений и страхов, о неповторимости его переживаний.

 

Аспект «ХУДОЖЕСТВЕННОГО»

Началом и основой проекта стали, прежде всего, самобытные, искренние работы, в которых, четко прослеживалась оригинальная Я-концепция. 

Проследить зарождение подобного искусства не представляется возможным. До последнего времени мы могли наблюдать лишь окультуренные его формы, например, популярный в XVI веке орнамент - гротеск. Д. Вазари определял его как «разновидность живописи», ... где «изображают всякие нелепые существа, порожденные причудами природы, и фантазий, и капризами художников, не соблюдающих ... никаких правил», «... кто придумывал что-нибудь почуднее, тот и считался достойнейшим». Сегодня термин «гротеск» перекочевал и утвердился в эстетических категориях, как «изображение людей или предметов в фантастически-преу-величенном, уродливо-комическом виде», и нередко используется при описании произведений людей, имеющих психиатрический опыт. В начале XX века отмечается  выраженный интерес к творчеству душевнобольных. В 1922 году выходит книга Х.Принсхорна «Искусство душевнобольных», творчество которых признается одним из исторических предшественников сюрреализма, течения, «характеризующего важнейшие черты художественного мышления XX века» (В.С. Турчин, 1993).

По словам Ж. Дюбюффе, термин «арт-брют» (1959) - это «чистейшей воды свободная, спонтанная, инстинктивная художественная операция, все стадии которой вновь изобретены автором единственно на основе его собственных внутренних побуждений и порывов», «где проявляются только средства изобретения, фантазии, а не присущее культурному искусству свойства хамелеона и обезьяны» (Цит. по М. Тевозу, 1995), что подчеркивает неконформный характер подобного искусства. Известно, что сам Ж. Дюбюффе применял термин «арт-брют» исключительно к своим произведениям (Н. Калитина, 1990).  Некоторые, более поздние, исследователи используют этот термин в отношении искусства душевнобольных избирая, по-видимому, его как «адекватное замыслам понятие», не имеющее унизительных ярлыков болезни. Следующим шагом становится определение места брутального искусства в системе культурного пространства. Р.Кардинал в 1972 году  вводит схожий термин - «искусство аутсайдеров», подчеркивая его социальную направленность.

Французские исследователи рассматривают подобное искусство в рамках наивного, выделяя его в одну из трех главных категорий «брюты», «естественники» и «символисты» (Ф. Грюнд, 1990). Таким образом введение специальных терминов не столько обособляет «иное» искусство, сколько делает его равноправными по отношению к существующим категориям культурного пространства.

 

Аспект «ТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО»

Несмотря на проводимую нами «профилактическую» работу со средствами массовой информации, некоторые из них поспешили анонсировать «ИНЫХ» как «выставку людей с отклонениями в психике». В результате, несколько художников поспешили снять с экспозиции свои работы. В последующем, убедившись в открытости наших помыслов - они приносили, дарили свои произведения, что привело к позитивно-динамическому характеру обновления выставки в период ее экспозиции.

Остановимся, прежде всего, на лечебных «импрессивных» возможностях нашей коллекции. Представленный экспозиционный материал был  преднамеренно лишен нами каких-либо указательных текстов, и зритель, оставленный один на один с «непонятным» творчеством, задерживался перед работами, созвучными его внутреннему миру. У проблемных, больных людей рисунки нередко будили тревожные воспоминания, дискомфорт, особенно в зале «Мертвой воды». Выставленные здесь перегородки имитировали, будили ассоциации с лабиринтами «потемок души», как бы усиливали непонятный  или «иррациональный» информационно-художественный эффект. Подобная терапевтическая логика, введенная в художественное пространство, заставляла зрителей в прямом смысле недоуменно толкаться и искать ответы на возникающие вопросы ...

Это учитывалось при подготовке сценария особых «психотерапевтических» экскурсий (всего проведенных более 40, включая экскурсию для пациентов психиатрического стационара). В момент возникшего напряжения, оценив  состав зрителей в зале, незаметно появлялись «ведущие»: кто-либо из организаторов или специально подготовленные волонтеры (студенты мед. академии или университета - психологический факультет). Возникающий диалог позволял зрителю отреагировать собственные переживания, самораскрыться через обсуждение представленного изо- и поэтического материала. Мы добивались, судя по невербальному поведению людей, значительного снижения чувства ожидания, беспокойства, уникальности (неповторимости) собственных переживаний. Затем мы приглашали зрителей от хаоса «Мертвого» уже смелее перейти в просторный зал «Живой воды» с его жизнеутверждающими доминантами.

Экскурсоводы подробно комментировали «иное» вхождение в творчество представленных авторов. Примером может служить рассказ о художнице самодостаточной в своей «шлюзофрении», позволяющей ей с «открытыми шлюзами общаться с Космосом», подвигнувшим ее на самостоятельные занятия изо-творчеством. Экскурсоводы создавали позитивно-ориентированную атмосферу, акцентировали положительные моменты «лечения творчеством», предлагали множество примеров для подражания, дарили надежду на будущее... Созвучие с подобной «кодировкой» на позитивное мы с удовольствием увидели в работах других психотерапевтов (А. Емелина, 1997).

Наши помыслы достигли своей цели, в чем мы смогли убедиться. В беседах, в книге отзывов высказывались не только положительные рецензии на увиденное и услышанное, но и признание организаторам за представленную возможность через «Иной» опыт, по-новому, взглянуть на себя, задуматься о смысле бытия, своего пути ...

 

ЦИТАТЫ ИЗ КНИГИ ОТЗЫВОВ

«Удивительно свежее впечатление. Брутальность достаточно грубое и тяжелое слово, но здесь арт-брют - просто искусство без рамок, процесс творчества, застигнутый на полпути, до ворот цензуры (или они просто снесены?). А главное - все очень понятно - не на уровне «рацио», а скорее резонирует на самых разных уровнях человеческого восприятия ...»

«Выставку «ИНЫЕ» с полным основанием можно назвать актом гражданского мужества. В современных условиях показать внутренний мир человека, его творческие искания, его переживания... Это - во многом поможет людям найти ориентиры в сложном жизненном пути ... Искусство, представленное на этой выставке, практически свободно от сдерживающих рамок общественной оценки, внутренне свободно и не продиктовано общественным заказом. Наибольшая ценность этих работ ... состоит в том, что они будят у всех окружающих свободное от внешних и внутренних факторов восприятие мира.

Надеюсь, что эта выставка запомнится всем присутствующим...»

«Сегодня светлый день, потому что я была здесь ... Я не хочу быть любовницей, хочу быть любимой. Помогите мне. Не умею рисовать (или не пытаюсь). И это моя болезнь. Спасибо! Все было так... Это очищение наверное... Слова благодарности не идут в сравнение с чувствами. Спасибо за то, что испытала здесь. Я буду сильной. И это еще один шаг. Спасибо за то, что это было на самом деле».

«Уникальная выставка! Острое ощущение «потустороннего» и прекрасно и страшновато! Интерпретировать рисунок можно бесконечно. Я увидала здесь множество ликов страха и я поздравляю тех, кто рисовал и тех, кто организовал эту выставку «ИНЫЕ». Человеческая реализация вселяет оптимизм и надежду. И еще: выставка помогает изучить тех, кто на «острие бритвы» и «по ту сторону». И понимаешь их мир. Они такие же...»

«ИНЫЕ» послужили и своеобразным индикатором, готовности общества воспринимать внеакадемические неофициальные формы творчества, которые, нередко оставаясь за пределами повседневной жизни, не могли быть увиденными или услышанными. «ИНЫЕ на Свободе ...» - многозначительная метафора, рожденная не только расположением выставочного зала - ул. Свободы - но и общей атмосферой экспозиции, где делалось все возможное для признания партнерства, равноправия с художниками-аутсайдерами, творящими вопреки болезни.

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Уже летом 1997 г., мы были приглашены в г. Кассель (Германия). «Ярославская коллекция»- «ИНЫЕ» была представлена в рамках неофициальной программы крупнейшей всемирной выставки современного искусства «Документа-X». Из выступления пастора М. Химмельмана: «Сегодня в Касселе много выставок, питающихся в тени наполненных парусов выставки «Документа-X». Эта выставка другая. По моей оценке она соответствует требованиям «Документы» максимально полно ..., интегрируя в этот процесс психически больных. Представляется, что эти произведения нашли себя ... В «Ярославской коллекции» произведения художников говорят сами за себя. Это образы  людей, рисующих нечто о Душе. И рассказывая (рисуя) о Своей Душе, они рисуют и НАШУ ДУШУ. Сделать это открытие я пожелаю всем, посмотревшим эту выставку».

В итоге Арт-проект «ИНЫЕ» настроил нас на продолжение социокультурной работы, на поиски новых форм общения, в том числе и психотерапевтического («ибо логика складывающегося сейчас диалогического отношения к Иному ... одна и та же: Иное есть другая ипостась единой культуры человечества» М.Каган, 1996). Доброжелательный отклик со стороны заинтересованных специалистов и простых зрителей, безусловно, дает право утверждать что это лишь начало большого исследовательского этапа.