Ардалион Ардалионович Токарский

17 ноября (по ст. стилю) 1859 г., с. Баланда Аткарского уезда Саратовской губ. — 21 июля 1901 г., Москва.

В то время, когда экспериментальная психология в России делала лишь первые шаги, Г.И. Челпанов, писал: «У нас при Московском университете имеется «психологический институт», устроенный (на частные средства) по западно-европейскому образцу»[1].  Это было задолго до открытия самим Челпановым Психологического института на историко-филологическом факультете Московского университета. Речь шла о психологической лаборатории на медицинском факультете Московского университета, помещавшейся в здании университетской психиатрической клиники. С 1889 г. главный врач клиники С.С. Корсаков на свои средства стал приобретать психологические приборы для будущей лаборатории.  Первым заведующим лаборатории, основанной в 1895 г., стал Ардалион Ардалионович Токарский[2].

Забвение этого имени в наши дни не соответствует той роли, какую он играл в московской психологии конца прошлого века.  Токарский первым стал преподавать экспериментальную психологию и психотерапию.  Став в 1895 г. приват-доцентом медицинского факульта, он начал читать сразу два новых курса: первый — физиологическая психология с упражнениями по психометрии, второй — гипнотизм и его применение к медицине[3]. Он состоял действительным членом Московского общества психологов; в 1901 г. (год, когда наступила его ранняя смерть) Токарский должен был быть избран товарищем председателя Общества[4]. Он входил в редакционный комитет первого московского психологического журнала «Вопросы философии и психологии». Он стоял у истоков образования Московского общества невропатологов и психиатров, учрежденного в 1890 г. Наконец, вместе с врачом А.А. Яковлевым Токарский открыл под Москвой один из первых в России психотерапевтических санаториев.

В наши дни сочетание трудно представить себе, чтобы кто-либо профессионально занимался и лабораторным психологическим экспериментом, и психотерапией. Остается, тем не менее, фактом, что Токарский первым познакомил своих коллег-психологов и с лабораторным экспериментом, и с гипнозом. Его демонстрации психометрических приборов и гипнотических опытов в заседаниях Московского психологического общества вызывали бурный интерес и затягивались до полуночи[5]. Однако «случай Токарского» в конце прошлого века был не единственным.  Хотя психофизика и эксперимент с восприятием и памятью развивались главным образом в Германии, а исследования изменений личности в болезни или под гипнозом были прерогативой французских психологов, оба эти направления наызвали себя экспериментальной психологией, которая, в отличие от психологии философской или «спиритуалистской», руководствовалась позитивистскими идеалами научности. Что подразумевать под экспериментом, было делом традиции: французские исследователи предпочитали «эксперимент, поставленный природой» – болезнью или гипнозом; Вундт и его соотечесвтенники отдавали преимущество лабораторному эксперименту. Тем не менее, и то, и другое было частями одной науки[6].

Русские студенты использовали в собственных интересах «разделение труда» между национальными психологиями: желавшие заниматься лабораторным экспериментом ехали в Лейпциг к Вундту, а те, кто хотел освоить гипноз —  к Шарко в Париж, внушение – к Бернгейму в Нанси. Часто, однако,  выпускники российских университетов совершали европейское турне, включающее посещение и Германии, и Франции. Так поступил и Токарский, когда в 1889-1892 гг. работал в Германии у Гельмгольца и Вундта и во Франции у Шарко и Бернгейма[7]. Но интересы его сформировались еще до поездки за границу. В 1880 г. Токарский, чтобы выучить немецкий язык, поступил в Дерптский университет – единственный в Российской империи, где преподавание велось на немецком языке. Проучившись год, он перевелся в Московский университет, окончив его в 1885 г. После выпуска С.С. Корсаков пригласил своего ученика работать в психиатрической лечебнице, совладельцем которой он был вместе с вдовой основателя, Марией Федоровной Беккер, а в 1887 г. предложил стать ординатором в только что открывшейся психиатрической клинике Московского университета.  Эта клиника, основанная на пожертвование вдовы московского купца А.А. Морозова, стала центром научной психиатрии в Москве. Здесь проходили заседания Московского общества невропатологов и психиатров, была открыта первая амбулатория по лечению больных алкоголизмом; здесь же позднее, в начале ХХ века, стал собираться кружок психиатров и психотерапевтов «Малые пятницы»”[8]. В создании этого будущего гнезда московских психиатров ученик и друг Корсакова Токарский принимал первейшее участие.

Хотя Корсаков — личность выдающаяся, — несомненно, оказал на него большое влияние, интересы Токарского в психиатрии сложились независимо.  Скепсис естествоиспытателя, ничего не принимающего на веру и подвергавшего научному изучению, похоже, был у него в крови.  По времени рождения Токарский был младшим братом шестидесятников — нигилистов базаровых, энтузиастов реформ и позитивной науки.  Вот как описывает Токарского-гимназиста друг детства: «ребенок, благодаря высокому форменному воротнику, держал голову как бы гордо закинутой назад, не выпускал из рук тогдашней смешной кэпи, ничем не смущался, говорил много и авторитетно, острил, рисовал довольно удачные карикатуры, декламировал длинные некрасовские произведения, и вообще, внес в наш тихий и даже скучный семейный провинциальный вечер шумный и веселый элемент. ... Старухи нашей семьи нередко бывали смущаемы его сентенциями отрицательного характера и одно время называли мальчика ...“нигилистом”»[9]. Подросток Коля Красоткин в «Братьях Карамазовых», который о себе заявлял, что он — «неисправимый социалист.., против Бога ничего не имеет», и что «Христос в наше время был бы революционером», мог бы быть его портретом.  Да и имя – Ардалион – кажется сошедшим со страниц романа Достоевского. Как у многих героев Достоевского, ранняя взрослость мальчика была основана на страдании. У его матери было душевное расстройство, и не она следила за детьми, а дети — за ней. Коллега Токарского, А.А. Яковлев, описывает происшествие, участником которого он был, и которое, возможно, сыграло решающую роль в выборе Ардалионом будушей профессии. Во время гимназических каникул Яковлев гостил в имении Токарских. Мальчики вернулись с охоты и сидели в зале. Неожиданно Токарский, сидевший лицом к входу, побледнел: его мать стояла в дверях и целилась из ружья в друга.  Курок щелкнул, но произошла осечка. Опомнившись, они кинулись к женщине и отобрали ружье. После этого случая, пишет Яковлев, он заметил на рабочем столе Токарского пособия по психиатрии[10].

Популярность гипноза в конце прошлого века была такова, что гипнотические сеансы стали салонной игрой. В нее на вечеринках играли и взрослые, и гимназисты, пытаясь друг друга гипнотизировать с большим или меньшим успехом. Но Токарский серьезно погрузился в изучение психиатрии и, в частности, гипноза – как серьезно занимался самообразованием вообще, не доверяя гимназическим знаниям (в экзаменационном сочинении на тему о пользе классического образования он стал доказывать его вред).  Надеялся ли он вылечить свою мать? Возможно, так как в гипнозе видели средство лечения многих болезней. Так или иначе, ему не было еще тридцати лет, а он уже считался специалистом в этой области. В 1888 г. вышла первая работа Токарского «Гипнотизм и внушение» - сперва в издаваемом П.П. Ковалевским в Харькове «Архиве психиатрии, неврологии и судебной психопатологии», а затем  отдельной брошюрой. Это была одна из первых в России монографий в области «научного изучения гипнотизма», как говорили тогда, чтобы подчеркнуть разницу между применением гипноза врачами-психиатрами и публичными представлениями гипнотизеров не-врачей. Когда в 1888 г. к Корсакову обратился богатый сибирский промышленник с просьбой прислать «научно-образованного специалиста, чтобы испытать над собою средство воздействия гипнотического внушения»[11], тот рекомендовал Токарского.  По зимней дороге Токарский отправился в далекую Кяхту.  Неизвестно, как завершилось лечение, но из поездки, занявшей несколько месяцев, Токарский привез материалы, которые легли в основу его докторской диссертации.

«Магнетические опыты», которые французская Академия объявила в XVIII в. мошенничеством, приобрели респектабельность благодаря интересу со стороны врачей. Отказавшись от теории флюида как гипотетической субстанции, истекающей от магнетизера и передающейся гипнотизируемому, манчестерский врач Джеймс Брэд связал магнетическое состояние с мозговыми процессами. Английские врачи лечили некоторые формы судорог, головных болей, невралгии, и даже проводил небольшие хирургические операции под гипнозом. Но расцвет терапевтического применения гипноза пришелся на 1870-80-е гг., когда французский невролог и психиатр Ж.-М. Шарко заинтересовался гипнозом в связи с лечением истерии.  После доклада Шарко в Академии наук в 1882 г. гипноз был реабилитирован. Через 7 лет в Париже состоялся Первый международный конгресс по гипнотизму, на который приехали и русские психиатры и психологи — среди них Токарский.

В чем современники Шарко видели значение его исследований для психологии? Шарко и его ученикам удалось показать, что симптомы, внушенные пациенту под гипнозом, совершенно идентичны явлениям при истерических и посттравматических параличах.  Так была доказана психогенная природа истерии и некоторых других болезней, которые, как считалось прежде, имели органическую этиологии[12]. С гипнотизма началась психотерапия.  Однако, любовь Шарко к эффектам привела к тому, что публика, собиравшаяся на его еженедельные лекции в парижском госпитале Сальпетриер,  видела в гипнотических опытах, прежде всего, демонстрацию экстраординарных явлений — таких, как внушенные галлюцинации или постгипнотическое выполнение заданий. Токарского же интересовал прежде всего терапевтический эффект гипноза, поэтому он много внимания уделял условиям гипнотизирования. Он был чрезвычайно чувствителен к особенностям раппорта — контакта между врачом и гипнотизируемым, и в частности, предупреждал о вреде, который может принести гипноз[13].

В 1889 г. Токарский сделал доклад на Третьем съезде общества русских врачей о «вредном влиянии гипнотизма», по-видимому, в значительной степени повлиявший на введение в 1890 г. ограничений на применение гипноза[14].  Первым и необходимым условием успешного применения гипноза в медицине он считал запрещение публичных сеансов гипнотизма, на которых «презрение к личности загипнотизированного доходит иногда до невероятных пределов». Сам Токарский, например, видел в Париже загипнотизированную женщину, голову которой клали в пасть льва[15]. Гипнотизировать – считал он – может только врач, который отдает отчет в том, насколько важно отношение к этой процедуре самого гипнотизируемого. Токарский предупреждал, что эффект гипноза зависит также от установок и мотивов пациента.  Так как обычно представление о гипнозе связано со страхом, внушение у человека, незнакомого с этой процедурой, должно осуществляться с предельной осторожностью.  Он категорически не рекомендовал тон приказа в обращении к гипнотизируемому.  Внушение против воли также может принести вред, вплоть до кратковременного душевного расстройства. В некоторых случаях может возникнуть зависимость от гипнотизера, а также склонность к самогипнотизированию.  Токарский критиковал практикующих гипноз за то, что они больше внимания уделяют соматическим феноменам (судорогам и пр.), чем психическому состоянию субъекта: «а между тем, гипнотические явления суть явления психического характера»[16]. Сам он был тонким наблюдателем особенностей взаимоотношений гипнотизера и гипнотизируемого, из которых и возникают феномены гипноза и внушения.

В диссертации «Меряченье, или болезнь судорожных подергиваний»[17] и статье «Заклинание со стрелой тибетских лам»[18], написанных после его поездки в Сибирь, Токарский обращается к ситуации гипнотического внушения в повседневной жизни. «Меряком» в Сибири называли человека, который непроизвольно подражал движениям других людей, или, также вопреки собственной воле, выполнял их приказания. Если внезапно напугать такого человека хлопком в ладоши или сказать «брось», он тут же отпрыгнет и бросит на землю то, что держит в руках.  Кроме этого, «меряк» (буквально — «злой дух»), раз войдя в такое состояние, будет, как эхо, повторять слова и движения испугавшего его человека.  Это явление называли болезнью, и Токарский считал его основой патологически развившуюся внушаемость. Он сопоставил меряченье с описанной фарнцузскими психиатрами болезнью судорожных подергиваний – тиков – и сделал вывод о том, что оба эти заболевания отражают слабость нервной системы.

К работе о меряченье примыкает статья с описанием сцены, которую Токарский наблюдал во время путешествия в Кяхту: магический обряд, совершаемый бурятскими ламами с целью найти потерянный предмет. Во время чтения тибетских молитв рука человека, держащего стрелу, начинала двигаться; по замыслу обряда, стрела должна была привести к месту, где находился потерянный предмет. Токарский объяснил это внушением; он же и прервал движения человека со стрелой своим «контрвнушением». Как по теме — исследование европейцами традиционных культур, — так и по выводам — приписывание этим народам черт, свойственных детям и душевнобольным (слабость нервной системы, внушаемость, склонность к подражанию), — эти работы Токарского характерны для психологии конца XIX в. В то время, с легкой руки французского психолога Теодюля Рибо, триада «ребенок, душевнобольной, “примитив”» считалась наиболее подходящим объектом исследования. По аналогии с этой триадой описывалась и толпа, главную особенность которой видели в неограниченной внушаемости.  В статье «Психические эпидемии» Токарский разрабатывал эту популярную тогда тему. Толпа, пишет он, может быть и дикой и приветливой, в зависимости от социальных чувств, которые она разделяет: «Несметные толпы русских, встречавшие в 1891 г. французов, и несметные толпы фрапнцузов, встречавшие две недели тому назад русских, проявили все свойства великих народов, и дело шло только о выражении высших чувств человека, чувств симпатии и гостеприимства. И те же самые толпы во время холерных беспорядков во Франции и России совершали бессмысленные злодеяния»[19].   Причина «ужасов толпы», таким образом — не психологические механизмы, а отсутствие просвещенности.

В основе многих статей Токарского — сделанные им доклады или прочитанные публичные лекции, которые, кстати сказать, даже в просторном Историческом музея собирали полный зал. Он много выступал на темы связанные с нравственностью: о запрещении публичных сеансов гипноза и вреде насильственных внушений[20], о роли гипноза в педагогике[21], о развитии нравственных чувств[22], и даже о глупости[23] и страхе смерти[24].  Он говорил с позиции естествоиспытателя, вполне в духе времени надеясь на то, что позитивная наука сможет решить старые запутанные проблемы и победить предрассудки. В психологии Токарский занимал характерную для медика позицию материалистического детерминизма, находя «большое количество оснований рассматривать психическую жизнь как совокупность рефлексов головного мозга»”[25]. Гипноз он считал видом физиологического сна, и объяснял искаженные восприятия «расстройством ассоциаций»[26], выбрав ассоцианизм  как наиболее надежно и прямо связанную с сенсуализмом концепцию[27].  Как и многие психиатры – в том числе, Корсаков, в вопросе о свободе воли он был позитивистом и последователем И.М. Сеченова – не признавая за волей самостоятельного начала, независимого от воздействий среды[28]. 

Но не общепсихологические воззрения, достаточно типичные для той эпохи, а деятельность Токарского как психотерапевта, педагога и организатора оставила большой след в московской психологии.  В 1897 г. он вместе с П.П. Стрельцовым стал заведывать частной психиатрической лечебницей С.С. Корсакова и М.Ф. Беккер, в 1899-1900 г. вместе с А.А. Яковлевым держал первый в России санаторий для нервно- и душевнобольных[29]; у него была большая частная клиентура. В психологическую лабораторию Психиатрической клиники, где он руководил всеми исследованиями, Токарский постоянно вкладывал свои сбережения – в том числе, деньги, полученные от публичных лекций. На его же средства издавались «Записки лаборатории» - всего в 1895-1896 гг. вышло 5 выпусков. 

В 1900 г. Токарский последний раз выступил на международном конгрессе — с докладом о результатах применения гипноза в лечении алкоголизма.  Вскоре после этого началась болезнь, не оставлявшая сил для работы. В последний год он делал то, что мог: жертвовал в фонд имени Корсакова на поездки за границу молодых врачей[30], на покупку катера, необходимый Саратовской биологической станции для водных экспедиций (Токарский был уроженцем Саратовской губернии).  После его смерти лавина некрологов в психологических и психиатрических изданиях показала, насколько значительной была эта неожиданная потеря.  Он был похоронен на кладбище Алексеевского монастыря, рядом с его учителем и другом С.С. Корсаковым.

И. Е. Сироткина

Напечатано в кн.: Выдающиеся психологи Москвы / Под ред. В. В. Рубцова и М. Г. Ярошевского. М.: Психологический институт РАО, 1997. С. 57-64.