«Исцеляющее Искусство»  № 4, 1999,  с. 42-45.

(Адаптированный вариант статьи под названием

«ПАТОС» и «ПАФОС» в творчестве душевнобольного художника»

опубликован в сборнике «Маргинальное искусство», М., изд. МГУ, 1999,  с. 97-99.)

 

 

Феномен Александра Лобанова

 

В. Гаврилов, В. Урываев, В. Шестаков

 

 

Необычный мир самодеятельного художника Александра Павловича Лобанова долгое время оставался доступен лишь небольшому кругу сотрудников и персонала загородной психиатрической больницы. Затем его произведения были показаны в экспозиции психопатологической экспрессии на кафедре психиатрии Ярославского медицинского института с 1987/88 годов. И лишь в 1997 году, во время первой выставки арт-проекта «ИНЫЕ», его творчество стало достоянием множества посетителей, пришедших в Городской выставочный зал Ярославля. И в последующем, на многочисленных выставках в России и за рубежом, работы художника становится объектом пристального интереса не только любителей непрофессионального творчества аутсайдера, но и специалистов-искусствоведов, культурологов, философов, психологов, врачей...

 

АСПЕКТ МЕДИЦИНСКИЙ. А. Лобанов родился в 1924 г. в г. Молога – небольшом городке Ярославской области. В младенчестве перенес менингит, после чего развилась глухонемота и слабоумие. С детства, со слов матери, слыл "башковитым". Из-за своего страдания недолго обучался в интернате для глухонемых. Языкового влияния и общения практически был лишен. Перед войной семья переселилась в Ярославль. Некоторое время работал на заводе, характеризовался трудолюбивым. В свободное время любил мастерить качели во дворе и рисовать. Семьи не имел. Чувственная сфера, интеллект, память, общие способности к суждению зна­чительно снижены. Лишь одна способность не нарушена и, может быть, компенса­торно увеличена – это воображение. В связи с этим у пациента сложилось очень своеобразное "бытие-в-мире" (М. Хайдеггер, 1927).

С 1947 из-за агрессии по отношению к близким, направлен в психобольницу. Первые десять лет в стационаре – крайне злобен, возбужден. Постепенно, лет с 33-35 А. Лобанов начинает интенсивно рисовать. С этого же времени меняется его поведение. Прежде беспокойный и агрессивный,  он становится тихим, незаметным, более контактным. Рисование как бы отвлекает и успокаивает его, стабилизирует психическое состояние художника. Теперь вся его деятельность направлена на то, чтобы остаться наедине с чистым листом бумаги. Улыбаясь, он первоначально тщательно расчерчивает рамку и буквально "ныряет" в свой особый мир. Это лист для него нечто вроде "порога", "окна" в иное. Это на­поминает "хору" (Платон, диалог "Тимей"), место между сущим и бытием, место, где обитает воображение.

Поведение стало настолько упорядоченным, что стал пользоваться свободным режимом. Весь свой образ жизни посвятил рисованию. Лекарства никогда не любил, избегал их принимать (активно сопротивлялся при принуждении, в настоящее время обходится практически без них).

 

АСПЕКТ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ. Изменение поведения по времени совпало с появлением у А. Лобанова друга – водителя грузовика, использующегося в больнице для хозяйственных работ. Геннадий приглашал его по случаю домой, угощал обедами, сам страстный охотник, рассказывал об охоте. Вскоре вся кабина автомашины Геннадия была украшена рисунками Александра – картинками вождей, сценами охоты и т. д.. Возможно, появление Другого («Значимого Другого», по терминологии психологов и психотерапевтов) «разомкнуло» аутичную психику воображаемого мира.

Свои работы А. Лобанов вначале никому не показывал (кроме Друга), складывал в чемодан. Едва закончив один рисунок, он тут же начинал рисовать новый. В силу депривации воображаемое для А. Лобанова становится иной реальностью, не столь враждебной как данная в стенах больницы и современного мира (место, где родился Александр, затоплено «рукотворным морем» и вместо легендарного богатого купеческого края и ныне плещутся волны Рыбинского водохранилища).

Вместе с Геннадием художник посещал и галантерейные магазины, магазины игрушек, канцелярских товаров, – все эти мелкие покупки не только украшали его одежду, но и причудливо преломлялись в творчестве, интегрировались в «Я». Однажды с Другом они вместе сфотографировались, и эта случайная съемка положила начало новой, оригинальной линии творчества А. Лобанова – он полюбил фотографироваться.

Геннадий – практически единственный человек из окружения А. Лобанова, который может общаться с художником. Мимический «язык» общения изобретен ими в ходе разнообразной совместной деятельности и другим – недоступен.

 

АСПЕКТ  КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ. В рисунках А. Лобанова доминирует выразительность возвышенного, величественного и героического, символами которых являются изображения оружия, сцен охоты и вождей. Просматривается их примитивная сакрализация, стремление к героическому. Это осуществляется через декоративность, орнаментальность, украшатель­ство и усиливается с использованием лубочных надписей. Свои многочисленные автопортреты художник пытается поместить (поместить себя) в этот мир. Обилие самых разных модификаций диковинных ружей, присутствующих даже в орнаментах, виньетках и рамках трактуется нами как психологическая защита по типу гиперкомпенсации – объединение в рисунке безотказной силы механики с беззащитным, тщедушным по внешнему виду, человеком. С другой стороны, это – своего рода "охрана" от агрессивной внешней среды идеализированного мира покоя, населенного многочисленным зверьем и птицами.

Нельзя недооценить и роль официальных идеологических клише 30-60-хх годов, часто использующих "человека с ружьем" как символ скорее "охраняющего", чем "нападающего". Небезынтересны и причудливые гербы, своеобразные "неографизмы", символы реальности воображаемого мира. Интересно, что предположительно первые работы были созданы на обратной стороне политических агитплакатов, призывающих «дать отпор агрессивным проискам империализма» во Вьетнаме, Палестине, Кубе ...

Картины, обстоятельства внешнего мира, расширяют и внутренний мир художника: смещаются границы, включающие уже не только сцены детских воспоминаний Мологи, но и диковинных индейцев в русских костюмах, появляются женщины («Анима»?), пейзажи тропиков, с легкостью переставляются местами целые материки, государства (на одном из рисунков мы можем прочитать и надпись – «на литовско-кубинской границе») ...

 

АСПЕКТ ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ. Автопортреты А. Лобанова – это, по сути, стремление к утверждению собственной личности, собственного «Я»,  своего места в субъективной мифологизированной обыденности. Тщательно прорисованный автор – обязательно в головном уборе (нередко экзотическом) – в позах, сравнимых с позами на «иконографиях» коммунистических вождей. Богато разукрашенные автопортреты (в том числе и фотографии) всегда независимы, никогда (это следует подчеркнуть) автор не нарисован рядом с вождями.

Вневременной характер постижения себя мы можем проиллюстрировать одним из первых автопортретов, который автор датирует 1928 годом (когда ему в реальном времени было 4 года).

Примечательным фактом являются бесчисленный автопортреты и неожиданные фотопортреты А. Лобанова. На первый взгляд может показаться, что это проявление лишь болезни, умственного дефекта в виде персевераций и сериаций. По нашему мнению, это скорее наоборот – проявление сопротивления болезни. Как пишет Ж. Делез (1998): «повторение является необходимым  и обоснованным действием лишь в отношении того, что не может быть заменено». Не может быть заменено лишь уникальное, особенное, единичное, лишенное подобия и равноценности. И вот такой вещью оказывается личность художника, утвердить которую можно только в виртуальной реальности, акцентируя ее путем бесконечных повторов. Каждый автопортрет это повторение вопроса: «Что я такое?» Со временем вопрос становится онтологическим, принадлежащим к области «огненных императивов» и «вопросами, являющимися мировыми началами» («Что такое Бытие?», «Почему многое, а не Единое?» ...). Повторение здесь – это запуск особенностей, взывающих эхо, резонанс, побуждающий особенности дублировать друг друга, конденсироваться в одной задаче или Идее. «Повторение ничего не меняет в повторяющемся объекте, но оно что-то меняет в созерцающем его сознании» (Д. Юм, цит. по Ж. Делезу). Оно дает приращение, увеличение неразвившейся личности А. Лобанова

В заключение несколько слов о пользе виртуального для актуального. Эсхил в «Электре» говорил, что боги презрели грубую реальность и предпочитают сновидения, где они общаются между собой. Арт-проект дает возможность через Встречи с Другими, уменьшить аутизм, усиливает потребность в диалоге, уменьшает особенное за счет универсального. Личность становится приемлемой для актуального.

Профессор-психолог М. Роговин (1981) писал: «Мышление в рамках клинического метода можно сравнить с движением исследовательского судна вверх по незнакомой реке в поисках ее верховья». Продолжая эту аналогию, можно сказать: источником многих рек яв­ляются ключи, которые извергаются из недр земли и далее – где под землей, где поверх рав­нин – несут свои воды к морю. Сродни этому и введенное Е. Блейлером (1911) понятие «амбивалентности» (противоречивость реакций, часто наблюдаемая у больных шизофренией). Подчеркнем, что это амби­валентность, рассмотренная в направлении «к истокам». Двигаясь в противополож­ном направлении, мы видим как греческое «pathos» (согласно мнению известного российского философа и исследователя античности А. Лосева, это понятие, скорее всего можно трактовать как «претерпевание») распадается в современных словарях на «патос» – болезнь и «пафос» –  творчество. С таким разделением легко мирится широкое общественное мнение, здесь уютно стереотипам, уверенно чувствуют себя наклеиватели ярлыков, но ему чужд художник со своим единственным «бытием-в-мире». 

        Одна из целей Арт-проекта «ИНЫЕ» – оспорить привычный взгляд на личность душевнобольного. На наших конференциях подчеркивалось, что многие участники выставок «дважды иные» (во-первых, как люди творческие, и, во-вторых, как люди, нередко «имеющие психиатрический опыт»). Продолжая мысли Л. Бинсвангера – «Человек не является только тем, кем он вынужден быть» и «Невротик не является только невротиком» – можно утверждать, что и психотик всегда больше, чем просто психотик, за ним мы должны всегда видеть человека. Творчество Александра Павловича яркий тому пример.