ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ: ПРОФЕССИОНАЛ, МАРГИНАЛ, АУТСАЙДЕР

Е.Г. Яковлев

 

Я вежлив с жизнью современной,

Но между нами есть преграда.

Н. Гумилев

 

Прежде чем говорить о про­блеме, необходимо дать определение тех понятий, о которых пойдет речь.

Профессионал – человек, занимающийся трудовой деятель­ностью и владеющий комплексом специальных теоретических знаний и практических навыков, приобретенных в результате специальной подготовки и опыта работы. Вл. Даль добавляет: профессия – промысел, всякое сословное (выделено нами. – Е.Я.) занятие.

Маргинал – художник, скульптор, писатель, композитор, поэт, архитектор, ученый, находящийся сбоку (не в середине) совре­менной ему культуры и науки.

Аутсайдер – замыкающий (находящийся в конце) какую-либо общность, уклад или группу.

Посмотрим, как они взаимодействуют в той или иной культуре в эстетическом аспекте.

В XVIII–XIX вв. профессионалы в искусстве готовились в академиях: художественных академиях (Французская, Итальян­ская, Русская и т.д.), архитектурных, академиях наук (искусство­веды, философы-эстетики) и составляли ядро, середину нацио­нальных искусств и культуры. Известный немецкий фи­лософ Ганс Зедельмаер в своей знаменитой книге «Verlust der Mitte»¹ («Потеря середины») писал о том, что до конца XIX в. в различных культурах существовала середина в искусстве, для которой было характерно гомоцентрическое, антропоморфное восприятие мира. В XIX в. с появлением модернизма эта середина стала утрачиваться, появилось космоцентрическое восприятие мира в искусстве.

Эта мысль имеет под собой основание: действительно с конца XIX в. устойчивые художественные стили (классицизм, барокко, ампир, романтизм) во всех видах искусства разрушаются марги­нальными, по отношению к ним: импрессионизмом, экспрессио­низмом, ар-нуво, модерном, югенд-стилем; этим последним про­тивостоят затем маргинальные уже по отношению к ним, кубизм, кубофутуризм, абстракционизм, супрематизм, сюрреализм, дада­изм и т.д. и т.п.

Наступает время модернизма, постмодернизма, пост-постмодернизма или, как говорил А. Моль, наступает время «мозаичной культуры». «Роль художника переменилась, – пишет он. – Прибегая к умственной комбинаторике, он должен теперь создавать не новые произведения, а новые формы воздействия на чувственную сферу». И более того, «художник живет в реальном мире – он участвует в великом действе потребления и, как прочие смертные, вносит свою лепту в опошление Неповторимого», а мы бы сказали Совершенного⁴.

Эти процессы коснулись всех видов искусств. Так, например, известный критик и искусствовед Рейнер Бэнем в своей книге «Новый брутализм. Этика или эстетика?» пишет о том, что современная архитектура Запада не может решить поставленный вопрос в пользу того или другого. Одна из глав книги называется «Грубое, никакое и иное искусство», в которой он говорит о невозможности разрешения этой антиномии. Хотя со времен Аристотеля известно, что искусство несет в себе «callos-cagatos», т.е. должно быть прекрасно-добрым.

Сегодня в искусстве нет середины, оно действительно стало мозаичным, нет единого стиля ни в чем: ни в архитектуре, ни в живописи, ни в литературе, ни в музыке, ни в кино. И маргиналами в этом хаотическом потоке стали художники, работающие в традиционном стиле, – такие как Илья Глазунов или Александр Шилов.

Так парадоксально распорядилась история: в искусстве стали работать не люди, владеющие комплексом специальных теорети­ческих знаний и практических навыков, а люди, руководствую­щиеся спонтанными эмоциями и анархически понятой свободой, произошло «перемещение сознания, культуры с целостного миро­воззрения к отказу от ценностного миропонимания, господству индивидуализма, который довел сознание общества до нарцисстического эгоцентризма и тотального релятивизма».

Это подтверждает и такой великий художник нашего времени, как Ингмар Бергман: «В наше время личность стала высочайшей формой и величайшим проклятием художественного творчества, мельчайшая царапина, мельчайшая боль, причиненная личности, рассматривается под микроскопом, словно это категория извеч­ной важности».

Но и в границах этого мозаичного, хаотического искусства происходят свои процессы, идет борьба между субкультурой и контркультурой, между массовым и «элитарным» искусством. В конце XIX – начале XX в. маргинальность была сознательной мировоззренческой позицией, позицией неприятия мира. Поэтому Н. Гумилев и говорил: «Я вежлив с жизнью современной, Но между нами есть преграда».

А аутсайдерство выражалось в сознательном нежелании плыть в общем течении эпохи, в нежелании принадлежать ко всякому сословному занятию (Вл. Даль). В стихотворении «Ego» И. Анненский писал:

Я – слабый сын больного поколенья

И не пойду искать альпийских роз,

Ни ропот волн, ни рокот ранних гроз

Мне не дадут отрадного волненья⁸.

И эти сознательная позиция и талант в дальнейшем привели их к признанию, превратив их в больших художников, в больших поэтов.

Сегодня же мозаичность художественной культуры не дает возможности хотя бы условно выделить кто есть кто: кто профес­сионал, кто маргинал, кто аутсайдер. Например, творчество детей в сфере изобразительного искусства проходит стадии абстракции (3–6 лет), примитива (6–9 лет) и реализма – 9 лет и старше. В каждый из этих периодов дети остаются верными различным способам эстетического освоения мира. Взрослые художники-примитивисты в большей степени опираются на народно-мифо­логическое сознание, по-своему трансформируя народные сказки, мифы и легенды, а иногда создают и свои, стилистика их работ разнообразна и индивидуально неповторима.

Так, например, уже в 1931 г. «начинающий писатель», учась у классиков, сочинял такие стихи:

Спи, мой Ленин, спи, прекрасный,

Баюшки – баю.

Тихо светит месяц ясный

В мавзолей твою⁹,

подражая лермонтовской «Колыбельной». Получился вторичный фольклор, ибо Лермонтов в своей «Колыбельной» гениально подражал народному творчеству, а «начинающий писатель» соци­ально актуализировал и народное, и лермонтовское, создав совер­шенно «оригинальное» произведение, уходящее своими корнями в народно-мифологический слой культуры¹⁰, оставаясь в то же время замечательным образцом художественного примитива.

Наконец, большое внимание уделяется сейчас творчеству ду­шевнобольных, у которых, как отмечают многие исследователи, сильно развита фантазия и способность к сублимации своих душевных состояний в процессе «творчества». «Появился новый взгляд на картины бредовщины. Все больше хозяев музеев, галерей и критиков готовы рассматривать творения психически больных людей как искусство». Многие творения душевноболь­ных напоминают творения Хоана Миро, Пабло Пикассо, Пауля Клее или Мунка. Среди них можно уже выделить определенные стилевые направления, такие как ар-брют («сырое» искусство), спонтанное и «некультурное».

Для всех них характерна ориентация на подсознание, на вытеснение рационального начала в творчестве. Кто же из них маргинал или аутсайдер: ребенок, примитивист или душевнобольной? Художников же работающих в традиционной реалистичес­кой манере становится все меньше и меньше, и это тревожно, т.к. современная культура никак не может совладать с этим хаотичес­ким потоком, обнаружить свою середину, ядро и универсальный смысл.

Борьба против логоцентризма в современной философии, эсте­тике и искусствознании еще более усиливает эти процессы, создает «теоретическое» основание для них.

Поэтому говорить сегодня, на наш взгляд, о том, что четко можно обнаружить эстетические взаимодействия между профес­сионалами, маргиналами и аутсайдерами преждевременно.

Возможно, эти процессы вписываются определенным образом в общее движение современной культуры, и в особенности художественной, в возникновение новой и возрождение старой мифологии.

Дело в том, что для современной художественной культуры, особенно для постмодернизма, характерно стремление сделать объект или предмет собственно произведением искусства. А это существенный признак мифологического сознания, которое не отделяет мир природы от человека, оно видит мир единым, в нем происходят постоянные взаимопревращения, соединяющие чело­века и природу в единое целое: женщина и рыба становятся русалкой, мужчина и конь – кентавром, человек и лев – сфинксом.

Подобное происходит и с теми явлениями, о которых мы говорим, и, возможно, мозаичная культура вольется в этот общий процесс, когда Человек в игре и действии, возвращаясь к древне­му миру и создавая новый, как древний Феникс, возродится и преобразится, став тем, кем он должен быть.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См. H. Seldmayr «Verlust der Mitte». Salzburg,1948.

² А.Моль, В. Фукс, М. Касслер. Искусство и ЭВМ. М., 1975. С. 272.

³ Там же. С. 269.

⁴ См. Е. Яковлев. Эстетическое как совершенное. М., 1995.

⁵ Reyaer Banhan. The New Brutalism. Ethic or Aesthetic? London, 1970.

⁶ М. Каган. Философия как мировоззрение // Вопросы философии, 1997, № 9 С. 38.

⁷ И. Бергман. Статьи. Рецензии. Сценарии. Интервью. М., 1968. С. 250.

⁸ И. Анненский. Избранные произведения. Л.,1988. С. 138.

⁹ Цит. по: Е. Дробенко. Нашествие слов. // Вопросы литературы. Ноябрь-де­кабрь 1997. С. 58.

¹⁰ О единстве социально-актуального и народно-мифологического слоя в искусстве см. Е. Яковлев. Эстетическое как совершенное. М., 1995. С. 44–50.

¹¹ «Таланты из дома спящего разума». Литературная газета от 15.10.1997. С. 9.

¹² Подробнее см.: Е. Яковлев. Постмодернизм – игра с объектом // Гуманизм на рубеже тысячелетий. М., 1997. С. 153–159.