Вернуться на главную страницу
О журнале
Редакционный совет
Приглашение к публикациям

Особенности семьи и параметры социальной адаптации суицидальных подростков

Соловьева И.Г., Лахонина А.А., Барановская Л.Н., Шарапова Т.В. (Новосибирск, Российская Федерация)

 

 

Соловьева Ирина Геннадьевна

Соловьева Ирина Геннадьевна

–  доктор медицинских наук, доцент, заведующая кафедрой клинической психологии; ГБОУ ВПО «Новосибирский государственный медицинский университет» Минздрава РФ, ул. Красный проспект, 52, Новосибирск, 630091, Россия. Тел.: 7(383) 226-19-25.

E-mail: klinpsih.ngmu@rambler.ru      irraso@mail.ru

Лахонина Анастасия Андреевна

Лахонина Анастасия Андреевна

–  студентка 5-го курса факультета социальной работы и клинической психологии; ГБОУ ВПО «Новосибирский государственный медицинский университет» Минздрава РФ, ул. Красный проспект, 52, Новосибирск, 630091, Россия. Тел.: 7(383) 226-19-25.

E-mail: klinpsih.ngmu@rambler.ru

Барановская Людмила Николаевна

Барановская Людмила Николаевна

–  медицинский психолог; ГБУЗ НСО «Государственная Новосибирская клиническая психиатрическая больница № 3», ул. Красноводская, 36, Новосибирск, 630051, Россия. Тел.: 7(383) 279-24-40.

E-mail: luda_bar@bk.ru

Шарапова Татьяна Владимировна

Шарапова Татьяна Владимировна

–  медицинский психолог; ГБУЗ НСО «Государственная Новосибирская клиническая психиатрическая больница № 3», ул. Красноводская, 36, Новосибирск, 630051, Россия. Тел.: 7(383) 279-24-40.

E-mail: tany5613@yandex.ru

 

Аннотация

В ряду причин смертности во многих экономически развитых странах подростковый суицид занимает 2—3-е место. Среди факторов, предрасполагающих к суицидальному поведению подростков, выделяют психотравмирующие ситуации в детстве (смерть близких, развод, эмоциональное, физическое и сексуальное насилие), нарушение социальной адаптации (низкий уровень социальной компетентности; проблемы, связанные со школой), склонность к риску (прием алкоголя, наркотиков, участие в драках, высокая сексуальная активность, агрессия, импульсивное принятие решений). На наш взгляд, базовой причиной суицидального поведения подростков является нарушение семейного функционирования и, как следствие, аффективные нарушения, проблемы формирования собственной идентичности и низкая социальная компетентность.

Обследовано 13 подростков, совершивших попытку суицида, находящихся на обследовании и лечении в психиатрической больнице № 3 г. Новосибирска. Получены данные о том, что у подростков-суицидентов на фоне психотравмирующих ситуаций в детстве наблюдаются признаки дисфункции семейной системы и нарушение формирования идентичности. У подростков, совершивших суицидальную попытку, более высокие баллы по шкале неустойчивого типа акцентуации (p ≤ 0,01) и более высокий уровень социальной дезадаптации (p ≤ 0,01) в сравнении с подростками группы контроля. Получены данные о том, что у подростков, совершивших суицид, представление о будущей семье, о детях менее дифференцированы, чем у подростков без суицидальных попыток в анамнезе.

Таким образом, в обследуемой группе подростков на фоне серьезных семейных психотравмирующих ситуаций наблюдаются признаки дисфункции семейной системы, что сопровождается нарушением формирования идентичности, социальной дезадаптацией и склонностью к суицидальному поведению.

Одним из направлений профилактики суицидов у подростков может быть работа с семейной историей, ориентированная на поиск ресурсов и упорядочение структуры семьи, и создание нарративных структур, способствующих формированию собственной более здоровой идентичности, что является условием более успешной социальной адаптации.

Ключевые слова: подростковый возраст; суицид; семейная система; идентичность; социальная адаптация.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

Введение

По данным Всемирной организации здравоохранения, количество суицидов среди лиц в возрасте 15—24 лет в последние 15 лет увеличилось в два раза. В ряду причин смертности во многих экономически развитых странах подростковый суицид занимает 2—3-е место [30; 32]. Россия занимает 1-е место в мире по абсолютному количеству самоубийств среди подростков в возрасте от 15 до 19 лет [2; 5; 6].

Одним из факторов развития суицидального поведения подростков является социально-психологическая дезадаптация, возникающая под влиянием острых психотравмирующих ситуаций, нарушение взаимодействия личности с ее ближайшим окружением [2; 7; 10; 13; 16; 24]. По данным исследований, суицидальные фантазии выявляются у 7—32% подростков, суицидальные попытки — у 4—7% [10; 26]. Основными факторами, коррелирующими с воображением ситуации суицида и суицидальным поведением, являются серьезные семейные дисфункции и высокий уровень стресса вследствие тяжелых жизненных событий [10; 21; 22; 24; 26; 30]. S.R. Dube и др. (2001) приводят данные о том, что с увеличением количества травматического опыта в детстве повышается риск развития суицидального поведения [15].

Среди факторов, предрасполагающих к подростковому суициду, рассматривают эмоциональное, физическое и сексуальное насилие в детский период жизни; домашнюю токсикоманию; психические заболевания членов семьи; лишение свободы; развод; потерю близких [1; 3; 15; 21; 20; 30]. Исследования показали, что суицидальное поведение родителей обусловливает более высокий риск суицидального поведения у подростков [14; 20]. Причем суицид матери — более мощный фактор риска, чем отцовский [29].

Кроме особенностей семейной ситуации, среди причин суицидального поведения подростков выделяют неуверенность, сомнение в себе, осуждение со стороны взрослых по поводу неуспешности, страх взросления [9]. По данным Н.Ю. Синягиной (2013), причиной суицидального поведения часто оказывается уязвленное самолюбие, утрата ценного для подростка внимания, страх упасть в глазах окружающих, особенно сверстников, отвергнутая любовь [7]. Исследования последних лет показали, что «запугивание» — фактор риска воображения суицида и суицидального поведения у детей школьного возраста и подростков. Причем более высокий суицидальный риск обусловлен участием в «запугивании» не только в качестве жертвы, но и в качестве преследователя или в качестве жертвы-преследователя [11; 12; 18; 19; 27; 31]. Родительский контроль и поддержка со стороны родителей имеют значимый протективный эффект, как и помощь других взрослых и друзей [11; 18].

По сравнению с подростками только с суицидальными мыслями, подростки-суициденты значимо чаще имели стрессовый жизненный опыт, неблагоприятную семейную ситуацию, слабый родительский контроль, низкий уровень инструментальной и социальной компетентности, более высокую сексуальную активность, более высокий уровень агрессии, чаще принимали алкоголь, участвовали в драках, курили ежедневно более чем одну сигарету и в анамнезе — марихуану [17; 23; 24; 25]. Исследования показывают, что во время совершения самоубийства больше чем 40% молодых людей и подростков, подвергнутых химической токсикологической экспертизе, находились под влиянием алкоголя, медицинских и/или запрещенных наркотиков [28]. N.M. Melhem и др. (2007) приводят данные о том, что более высокий уровень импульсивной агрессии у суицидентов в значительной степени обусловлен семейной ситуацией и более высоким уровнем импульсивной агрессии у родителей [20].

Таким образом, нуклеарная семья является той изначальной социальной матрицей, внутрь которой уходят корни личности и откуда берутся истоки ее Я. Вероятно, травматичная семейная история, негативный семейный опыт предрасполагают к нарушениям в формировании идентичности ребенка, социальной дезадаптации и, как следствие, в ряде случаев — к суицидальному поведению. Целью настоящей работы является исследование особенностей родительской семьи подростков, совершивших суицидальную попытку, и их представлений о своей будущей семье в аспекте социальной адаптации.

Материал и методы исследования

Обследовано 13 подростков-суицидентов, находящихся на лечении в психиатрической больнице № 3 г. Новосибирска. Из них юношей — 6 (46%), девушек — 7 (54%). Средний возраст — 16 ± 2,6 года. Группу контроля составили 17 подростков аналогичного пола и возраста без суицидальных попыток в анамнезе. Исследование проводилось в индивидуальной форме на добровольной основе.

Использовали клиническое интервью, патохарактерологический диагностический опросник (ПДО) (А.Е. Личко) и методику «Семейная социограмма» (Э.Г. Эйдемиллер). Особенностью исследования является то, что при применении методики «Семейная социограмма» вместо классической инструкции «Нарисуйте себя и членов вашей семьи в виде кружков» подросткам давалась инструкция: «Перед вами бланк. Изобразите, пожалуйста, на нем свою семью любыми обозначениями». На втором этапе работы в рамках исследования предлагалась инструкция: «А на этом бланке изобразите семью, которую вам хочется иметь в будущем».

Математическая обработка полученных данных проводилась с помощью пакета статистических программ STATISTICA 10.0. При сравнении частоты встречаемости какого-либо признака в группах использовали частотный анализ (критерий χ-квадрат), при сравнении степени проявления признака — U-критерий Манна — Уитни.

Результаты и обсуждение

Исследование состава родительской семьи показало, что в группе подростков, совершивших суицид, только два человека (15,4%) имеют полную семью, у 7 подростков (53,8%) в анамнезе смерть одного из родителей, в том числе у двух (15,4%) — по причине суицида. Только два подростка из группы суицидентов имеют сиблингов (15,4%). В контрольной группе 16 человек (94%) воспитывались в полной семье и случаев суицидальных попыток у родителей не наблюдалось.

Полученные результаты согласуются с вышеприведенными литературными данными о взаимосвязи суицидальных мыслей и поведения с травматическими жизненными событиями в анамнезе.

Причины суицидального поведения, которые называют обследуемые нами подростки, условно можно разделить на три группы:

– 

проблема взаимоотношений (с родителями, с возлюбленными, с органами опеки) — у 7 (53,8%) подростков;

– 

утрата смысла жизни («не вижу смысла жить», «нет цели в жизни») — 3 (23,1%) подростка;

– 

демонстративные попытки («хотелось напугать/проучить») наблюдались у троих (23,1%) суицидентов.

При сборе анамнеза 6 (46,1%) подростков категорически исключают возможность повторения суицидальной попытки в будущем, остальные в беседе не упоминают об этом.

Подростки-суициденты не различались с подростками контрольной группы по частоте встречаемости акцентуаций характера. В то же время при сравнении абсолютных показателей шкал ПДО у подростков сиуцидальной группы вне зависимости от пола значимо выше баллы по шкале неустойчивого типа акцентуации в сравнении с подростками контрольной группы (5,7 ± 0,5 и 3,7 ± 0,3 соответственно при р ≤ 0,01) (табл. 1).

 

Таблица 1

Сравнение абсолютных показателей шкал психодиагностического опросника
у подростков суицидальной группы и группы контроля

Примечание: при сравнении групп использован U-критерий Манна — Уитни; данные представлены в виде средней (M) и ошибки средней (m); в таблице приведены только достоверные различия между группами и различия на уровне тенденции.

 

При распределении по полу оказалось, что у подростков-суицидентов мальчиков, кроме неустойчивого типа акцентуации характера, достоверно выше показатели по шкалам конформного и астено-невротического типа, чем у мальчиков группы контроля (4,7 ± 0,4 против 2,8 ± 0,4 при р ≤ 0,01 и 3,5 ± 0,6 против 1,8 ± 0,5 при р ≤ 0,05).

Выявление риска социальной дезадаптации проводили с помощью шкалы Ю.В. Попова — Н.Я. Иванова на основе опросника ПДО. Оказалось, что риск социальной дезадаптации у подростков, совершивших попытку суицида, достоверно выше, чем у подростков контрольной группы независимо от пола (1,6 ± 0,2 у суицидентов и 0,5 ± 0,1 в группе сравнения, р ≤ 0,001).

Кроме того, нарушение социальной адаптации на уровне микросоциума (семьи) у подростков-суицидентов наблюдали при анализе рисунков (социограмм). Так, при применении методики «Семейная социограмма» мы выявили следующие критерии, отличающие суицидальную группу от контрольной (рис. 1):

– 

5 (38,4%) обследованных подростков, совершивших суицид, в состав семьи включают родственников, проживающих отдельно, друзей, психолога и др., чего не наблюдается на социограммах подростков контрольной группы (р ≤ 0,01);

– 

для 15 (88,2%) испытуемых контрольной группы характерна структурированность рисунка: иерархичность, рядность (рис. 1г, 1д, 1е); у подростков суицидальной группы такие рисунки встречаются значимо реже — у 5 (38,4%) человек (р ≤ 0,01);

– 

у подростков, совершивших суицид, преобладают условные обозначения членов семьи — чаще в виде простых по форме геометрических фигур (рис. 1б и 1в, рис. 2а), и только двое (15,3%) изображают человеческие фигуры, тогда как 7 (47,1%) подростков контрольной группы рисуют членов семьи в виде человеческих фигур (р ≤ 0,05);

– 

подростки суицидальной группы чаще, чем контрольной, изображают членов семьи и себя существенно отличающимися друг от друга фигурами/знаками (61,5% против 5,9%, р ≤ 0,001) (рис. 1в). Причем изображение себя у трех (23,1%) подростков-суицидентов не имеет четких границ (фигура с прерывистым контуром) (рис. 1б), один из подростков обозначил себя в виде точки (рис. 1а), один — надписью «я»;

– 

изображения членов семей у подростков контрольной группы эмоционально окрашены (улыбаются, держатся за руки) (рис. 1г и 1д), что отсутствует на социограммах подростков-суицидентов.

 

 

Рис. 1. Социограммы реальной семьи подростков, совершивших суицидальные попытки (слева — а, б, в), и подростков контрольной группы (справа — г, д, е)

Примечание: слева подписи на рисунках сделаны проводившим исследование клиническим психологом, справа — подростками (по просьбе психолога).

 

При исследовании семейной перспективы подросткам предлагалось на бланке социограммы нарисовать семью, которую они хотели бы иметь в будущем (рис. 2). Оказалось, что:

– 

5 (38,4%) подростков, совершивших попытку суицида, только дополняют или частично трансформируют изображение своей реальной семьи и их рисунки будущей семьи несущественно отличаются от рисунка реальной семьи;

– 

подростки контрольной группы значимо чаще, чем подростки-суициденты, рисуют свою будущую нуклеарную семью (супруги и дети) (100% против 61,6%, р ≤ 0,0,01), причем у тех подростков-суицидентов, которые таким образом изображают будущую семью, расположение членов семьи на социограмме становится более структурированным: появляется рядность и иерархия (рис. 2а);

– 

все подростки контрольной группы (100%) обозначают пол детей, в суицидальной группе половую принадлежность будущих детей указали только два (15,4%) человека (р ≤ 0,0,0001).

 

 

Рис. 2. Социограмма будущей семьи подростков, совершивших суицидальную попытку (слева), и подростков контрольной группы (справа)

Примечание: надписи сделаны самими подростками. На социограмме слева: «я», «она», «дети» (от надписи «дети» — стрелка, указывающая на детей). Подписи справа: «я», «жена», «сын».

 

Таким образом, у подростков-суицидентов на социограмме имеются признаки нарушения социальной адаптации на уровне микросоциума собственной семьи.

Семья является первичным институтом социализации. Идентификация с членами семьи, «ощущение» семьи как опоры — необходимое условие перехода к обретению собственного Я, собственной идентичности. У подростков контрольной группы члены семьи чаще изображены в виде человеческих фигур, рисунок семьи более структурирован: прослеживается иерархичность, рядность, на рисунке прослеживается эмоциональный контекст, отражающий взаимоотношения между членами семьи.

А.Н. Елизаров (2004) пишет о том, что семья преломляет социальные роли в индивидуальном опыте жизни каждого поколения, что создает уникальный внутрисемейный взгляд на сущность и особенности тех или иных социальных групп. Создание уникальных для каждого члена семьи ориентиров социальной идентификации — важная часть достижения собственной идентичности [4].

Особенности, выявленные на социограмме реальной семьи, позволяют предположить нарушение этапов социализации у подростков-суицидентов. При анализе социограмм семьи подростков-суицидентов обращает на себя внимание отсутствие целостности семейной системы: чаще все члены семьи обозначаются разными геометрическими фигурами, реже — в виде человеческих фигур; на социограмме отсутствует иерархичность и какая-либо структурированность; в семью включаются родственники, не относящиеся к нуклеарной/расширенной семье и не проживающие вместе с подростком (дядя, тетя), а также друзья. В случае если целостность семейной системы, характеризующаяся оптимальным уровнем сплоченности, наличием иерархии, наличием внешних и внутренних полупроницаемых границ, не сформирована, то крайне затруднительным является прохождение ребенком первой стадии социализации, когда человек овладевает элементарными правилами и номами поведения, социальными ролями (стадия адаптации в концепции А.В. Петровского).

Переход на следующую стадию социализации предполагает формирование собственной идентичности. Действительно, подростки-суициденты часто используют фигуру, принципиально отличающуюся от фигур других членов семьи, но в то же время фигура, с помощью которой подросток изображает себя, не имеет четких границ (прерывистый или нечеткий контур), или вовсе подросток обозначает себя как Я или в виде точки.

Н.В. Дмитриева и ее соавторы (2015) рассматривают нарушение формирования идентичности как один из основных факторов суицидального риска [3]. По мнению авторов, подростки, имеющие относительно стабильное представление о том, кем они являются, обладают большими ресурсами для совладания со стрессом и возникающими трудностями.

Выявленные в настоящем исследовании высокие баллы по шкалам неустойчивого, конформного и астено-невротического типов акцентуации характера у подростков-суицидентов, в сравнении с подростками группы контроля, также могут быть следствием серьезных семейных дисфункций и проявлением несформированной идентичности. Слабая волевая регуляция, астения невротического генеза, склонность к конформизму — характерологические особенности, предрасполагающие в подростковом возрасте к социальной дезадаптации.

Получены данные о том, что у подростков, совершивших суицид, представление о будущей семье, о детях менее дифференцированы, чем у подростков без суицидальных попыток в анамнезе. В то же время у 2/3 подростков-суицидентов на социограмме будущей семьи, в сравнении с реальной, более выражены границы и иерархия подсистем, что можно рассматривать как ресурс при оказании психологической помощи.

Заключение

Таким образом, в обследуемой группе подростков на фоне серьезных семейных психотравмирующих ситуаций наблюдаются различные признаки дисфункции семейной системы, что сопровождается нарушением формирования идентичности, социальной дезадаптацией и склонностью к суицидальному поведению.

Одним из направлений профилактики суицидов у подростков группы риска и профилактики повторных суицидов у подростков-суицидентов может быть работа с семейной историей, ориентированная на поиск ресурсов и упорядочение структуры семьи, и в этом контексте создание нарративных структур, способствующих поиску собственной более здоровой идентичности подростка, что является условием более успешной социальной адаптации.

 

Литература

1.   Войцех В. Клиническая суицидология: монография. – Москва, 2008. – 280 с.

2.   Воробьева Е., Пугачева Н., Живаева Ю.В. Подростковый суицид // Академический журнал Западной Сибири. – 2012. – № 6. – С. 42–43.

3.   Дмитриева Н.В., Короленко Ц.П., Левина Л.В. Психологические особенности личности суицидальных подростков // Вестник Кемеровского Государственного Университета. – 2015. – № 1(61). – С. 127–134.

4.   Елизаров А.Н. Психологическое консультирование семьи: монография. – Москва, 2004. – 399 с.

5.   Попов Ю.В., Пичиков А.А. Особенности суицидального поведения у подростков (обзор литературы) // Обозрение психиатрии и медицинской психологии им. В.М. Бехтерева. – 2011. – № 4. – С. 4–8.

6.   Синягин Ю.В. Построение модели мониторинга профилактики детского суицида // Образование личности. – 2012. – № 1. – С. 8–11.

7.   Синягина Н.Ю. Детский суицид: результаты исследования // Психологические аспекты детского суицида: технологии профилактики: сборник материалов международной научно-практической конференции. – М.: АНО ЩНПРОЦ, 2013. – С. 90–98.

8.   Эйдемиллер Э.Г., Кулаков С.А., Черемисин О.В. Саморазрушающее поведение у подростков: пути исследования, проблемы и разработка методов психотерапии. — Л., 1991. – С. 112–117.

9.   Аmerican Psychiatric Association Practice Guideline for the treatment of Patients with Borderline Personality Disorders // American Journal of Psychiatry. – 2001. – Vol. 10. – Р. 14.

10.   A newly identified group of adolescents at "invisible" risk for psychopathology and suicidal behavior: findings from the SEYLE study / V. Carli, C.W. Hoven, C. Wasserman [et al.] // World Psychiatry. – 2014. – Vol. 13, № 1. – P. 78–87.

11.   Borowsky I.W., Taliaferro L.A., McMorris B.J. Suicidal thinking and behavior among youth involved in verbal and social bullying: risk and protective factors // J. Adolesc. Health. – 2013. – Vol. 53(1). – P. 4–12.

12.   Bullying and suicidal behaviors among urban high school youth / L. Hepburn, D. Azrael, B. Molnar [et al.] // J. Adolesc. Health. – 2012. – Vol. 51(1). – P. 93–95.

13.   Cassorla R.M. Suicide and adolescence. II. Psychosocial factors and clinical aspects // Acta Psiquiatr. Psicol. Am. Lat. – 1980. – Vol. 26(1). – P. 42–47.

14.   Cerel J., Roberts T.A. Suicidal behavior in the family and adolescent risk behavior // J. Adolesc. Health. – 2005. – Vol. 36(4). – P. 9–16.

15.   Childhood abuse, household dysfunction, and the risk of attempted suicide throughout the life span: findings from the Adverse Childhood Experiences Study / S.P. Dube, R.F. Anda, V.J. Felitti [et al.] // JAMA. – 2001. – Vol. 286(24). – P. 3089–3096.

16.   Childhood adversities, interpersonal difficulties, and risk for suicide attempts during late adolescence and early adulthood / J.G. Johnson, P. Cohen, M.S. Gould [et al.] // Arch. Gen. Psychiatry. – 2002. – Vol. 59(8). – P. 741–749.

17.   Differentiating adolescent suicide attempters from ideators: examining the interaction between depression severity and alcohol use / K.H. McManama O'Brien, S.J. Becker, A. Spirito [et al.]  //  Suicide  Life  Threat.  Behav. – 2014. – Vol. 44(1). – P. 23–33.

18.   Does parental monitoring moderate the relationship between bullying and adolescent nonsuicidal self-injury and suicidal behavior? A community-based self-report study of adolescents in Germany / V. Jantzer, J. Haffner, P. Parzer [et al.] // BMC Public Health. – 2015. – Vol. 24. – P. 583.

19.   Espelage D.L., Holt M.K. Suicidal ideation and school bullying experiences after controlling for depression and delinquency // J. Adolesc. Health. – 2013. – Vol. 53(1). – P. 27–31.

20.   Familial pathways to early-onset suicidal behavior: familial and individual antecedents of suicidal behavior / N.M. Melhem, D.A. Brent, M. Ziegler [et al.] // Am. J Psychiatry. – 2007. – Vol. 164(9). – P. 1364–1370.

21.   Fergusson D.M., Woodward L.J., Horwood L.J. Risk factors and life processes associated with the onset of suicidal behaviour during adolescence and early adulthood // Psychol. Med. – 2000. – Vol. 30(1). – P. 23–39.

22.   Liu R.T., Miller I. Life events and suicidal ideation and behavior: a systematic review // Clin. Psychol. Rev. – 2014. – Vol. 34(3). – P. 181–192.

23.   Polydrug use and attempted suicide among Hispanic adolescents in Puerto Rico /  J.C. Reyes, R.R. Robles, H.M. Colón [et al.]  //  Arch.  Suicide  Res. – 2011. – Vol. 15(2). – P. 151–159.

24.   Psychosocial and risk behavior correlates of youth suicide attempts and suicidal ideation / R.A. King, M. Schwab-Stone, A.J. Flisher [et al.] // J. Am. Acad. Child Adolesc. Psychiatry. – 2001. – Vol. 40(7). – P. 837–846.

25.   Slap G., Goodman E , Huang B. Adoption as a risk factor for attempted suicide during adolescence // Pediatrics. – 2001. – Vol. 108(2). – P. 30.

26.   Study on the correlation among adolescents' family function, negative life events stress amount and suicide ideation / D. Zhang, L. Chen, D. Yin [et al.] // Wei. Sheng. Yan. Jiu. – 2014. – Vol. 43(4). – P. 581–585.

27.   Suicidal adolescents' experiences with bullying perpetration and victimization during high school as risk factors for later depression and suicidality / A.B. Klomek, M. Kleinman, E. Altschuler // J. Adolesc. Health. – 2013. – Vol. 53(1). – P. 37–42.

28.   Suicide in children, youths and young adults / S. Bode-Jänisch, A.K. Krüger, M. Todt [et al.] // Arch Kriminol. – 2011. – Vol. 227(1–2). – P. 33–42.

29.   The association of parental fatal and non-fatal suicidal behaviour with offspring suicidal behaviour and depression: a systematic review and meta-analysis / G. Geulayov, D. Gunnell, T.L. Holmen [et al.] // Psychol. Med. – 2012. – Vol. 42(8). – P. 1567–1580.

30.   The relation between child maltreatment and adolescent suicidal behavior: a systematic review and critical examination of the literature / A.B. Miller, C. Esposito-Smythers, J.T. Weismoore [et al.] // Clin. Child Fam. Psychol. Rev. – 2013. – Vol. 16(2). – P. 146–172.

31.   Trauma experience of youngsters and Teens: A key issue in suicidal behavior among victims of bullying? / F. Shireen, H. Janapana, S. Rehmatullah [et al.] // Pak. J. Med. Sci. – 2014. – Vol. 30(1). – P. 206–10.

32.   Youth risk behavior surveillance-United States / D.K. Eaton, L. Kann, S. Kinchen [et al.] // MMWR Surveill Summ. – 2012. – Vol. 61(4). – P. 1–162.

 

 

Ссылка для цитирования

УДК 616.89-008.441.44:159.9:316.356.2

Особенности семьи и параметры социальной адаптации суицидальных подростков / И.Г. Соловьева, А.А. Лахонина, Л.Н. Барановская [и др.] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2015. – N 5(34) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

  В начало страницы В начало страницы

 

Портал medpsy.ru

Предыдущие
выпуски журнала

2015 РіРѕРґ

2014 РіРѕРґ

2013 РіРѕРґ

2012 РіРѕРґ

2011 РіРѕРґ

2010 РіРѕРґ

2009 РіРѕРґ
Яндекс цитирования Get Adobe Flash player