Ильон Я.Г.

 

Вернуться на главную страницу
О журнале
Редакционный совет
Приглашение к публикациям

Психотерапия ранней привязанности в детском возрасте

Симоненко И.А. (Курск, Россия)

 

 

Симоненко Ирина Алексеевна

Симоненко Ирина Алексеевна

–  доктор психологических наук, доцент кафедры общей и клинической психологии; федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Курский государственный медицинский университет» Министерства здравоохранения Российской Федерации, ул. Карла Маркса, 3, Курск, 305041, Россия. Тел.: (4712) 58-81-32.

E-mail: Irinalik2004@mail.ru

 

Аннотация. В настоящей статье представлено описание психотерапии ранней привязанности в детском возрасте, разрабатываемое в рамках интегративной детской психотерапии. Описывается интеграция в едином психотерапевтическом процессе нескольких фокусов психотерапии привязанности в диаде «мать — ребенок». В частности, обозначен фокус на интрапсихическом пространстве ребенка и тех островках обобщенного опыта взаимодействия с матерью или другим объектом ранней привязанности, которые, интериоризируясь, становятся рабочими моделями взаимодействия ребенка с другими людьми. Следующим фокусом психотерапевтического воздействия представлена сфера интрапсихического пространства матери, прежде всего, её рабочей модели первичной привязанности, не пережитых потерь и травм, которые блокируют способность матери к чуткости в отношении потребностей ребенка. Третий фокус психотерапии привязанности связан с работой над качеством привычных паттернов взаимодействия, которые складываются в диаде. Более подробное описание приемов работы с иллюстрациями клинических примеров в статье представлено в связи со вторым фокусом психотерапевтического воздействия, а именно процессуальной диагностики и психотерапии матери, в частности, того эмоционального опыта, который блокирует её способность к установлению надежной связи с ребенком. В завершении статьи сделаны основные обобщения клинического применения психотерапии привязанности в детском возрасте.

Ключевые слова: привязанность; психотерапия; интрапсихическая, межперсональная сферы.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

Описанный еще в 1960-е годы английским психиатром и психоаналитиком Джоном Боулби феномен привязанности остается актуальным как для ученых экспериментаторов, так и для практиков в области детской, семейной, индивидуальной и других направлений психотерапии ([1; 2; 4; 6; 12; 14; 15; 16; 20; 22; 26; 27; 28; 36] и др.). Практический психотерапевтический опыт и многочисленные экспериментальные исследования приводят нас к выводу о значимости формирования привязанности для здоровья и развития человека. Экспериментальной психологией накоплена информация о сенситивных периодах формирования, типах привязанности [10; 16; 34; 37; 43], факторах, влияющих на развитие привязанности и значении её для соматического, психического и социального здоровья человека [7; 8; 11; 25; 31; 35; 39; 41]. Практикующие психологи и психотерапевты отмечают, что во многом работа психолога, при достаточно широком круге детских эмоциональных, психосоматических, поведенческих и других проблем, состоит в том, чтобы помочь ребенку в развитии надежной привязанности с кем-либо из членов семьи, чаще всего с матерью, и в реконструкции «негативных островков эмоционального опыта» [28], возникших в результате ненадежных форм привязанности. Однако описаний форм работы по восстановлению надежной связи с матерью, сравнений различных подходов в данной психотерапевтической работе в настоящее время явно недостаточно, на что указывает ряд авторов [5; 17; 29; 32; 42].

В настоящей статье мы обозначим основные фокусы, цели и приемы психотерапии привязанности в рамках интегративного подхода, разрабатываемого Институтом повышения квалификации в области младенческой, детской и подростковой психотерапии (Ökids г. Вена) и Институтом интегративной детской практической психологии и психотерапии «Генезис» (г. Москва) и представленного в работах Х. Петцольда [38], Х. Цимприх [33], В. Цимприх [44], З. Фрошмайер [30], А. Локтионовой [13], И. Симоненко [19; 21] и др., а также представим примеры, иллюстрирующие описываемую модель работы.

Постановка целей психотерапии привязанности в рамках интегративной детской психотерапии фокусируется вокруг трех основных сфер:

1.

Сферы эмоциональной связи, или характеристики того «эластичного троса», который «привязывает» ребенка к матери, качество привычных паттернов взаимодействия, которые складываются в диаде.

2.

Сферы интрапсихического пространства ребенка и тех островков обобщенного опыта взаимодействия, которые, интериоризируясь, становятся рабочими моделями дальнейшего взаимодействия ребенка с другими людьми.

3.

Сферы интрапсихического пространства матери и её актуальных нагрузок. Внутренний мир матери, прежде всего, интересует нас с точки зрения её рабочей модели первичной привязанности, не пережитых потерь и травм, которые блокируют способность матери к чуткости в отношении потребностей ребенка. Под актуальными нагрузками мы понимаем те дефициты (материальных средств, социальной поддержки и т.п.) или конфликты, давления (идущие, прежде всего, из актуальных значимых социальных отношений), которые также блокируют способность матери к развитию надежной связи с ребенком.

По результатам процессуальной диагностики этих трех сфер (подробно представленных в статье Симоненко И.А. [18]) необходимо определить основные цели психотерапии привязанности, интегрируя их в единый психотерапевтический процесс. В связи с ограниченными возможностями настоящей статьи мы опишем подробно лишь одну из них, а именно третью сферу, касающуюся психотерапии матери. Наш выбор также основывается на особой значимости и недостаточной освещённости в литературе психотерапии матери в связи с нарушением привязанности ребенка.

В нашей психотерапевтической практике мы ясно осознали, что, несмотря на то, что возникающие проблемы матери в настоящем тесно связаны с её дефицитами или травмами в прошлом, работать с актуальным — это значит отвечать на потребности матери и, следовательно, развивать с ней психотерапевтические отношения и работать над мотивацией к психотерапии. Мы также отчетливо видим, что в случае преждевременного обращения в психотерапии к истории детства матери существует риск прерывания психотерапии. С чем это связано? С нашей точки зрения, с несколькими причинами:

1.

Если актуальная нагрузка матери слишком велика или для матери нет достаточной безопасности в её социальном окружении. В подобных случаях обращение к раннему, перегруженному трудными чувствами детскому опыту матери может дестабилизировать и так сложную ситуацию. И это интуитивно чувствуют матери. Из этого опыта мы сделали следующий вывод: защита должна предшествовать психотерапии.

2.

Подобные ситуации также отражают особенность психотерапии детей. В такой работе чаще всего отсутствуют мотивированные клиенты. Детей приводят, не спрашивая их желания, а родители зачастую не видят необходимости в собственной психотерапии и не запрашивают её.

Из этих наблюдений проистекает наш вывод о том, что первый фокус в психотерапии чаще всего ориентируется на актуальные нагрузки матери. Прежде всего, нам важно увидеть, достаточно ли защиты у матери. В процессе психологической помощи матери мы обнаруживаем, что препятствием на пути построения надежной привязанности ребенка к матери могут выступить социальная, материальная и психологическая незащищенность матери. Конечно, в данном случае необходима помощь не только психологическая, однако психолог может выступить тем человеком, который, поддерживая мать, создает сеть специалистов, необходимых для изменения ситуации. Такое изменение среды жизни матери и ребенка, с нашей точки зрения, является первым шагом в подобных ситуациях, создающих условия для дальнейшей психотерапии привязанности. Защита (социальная, юридическая и психологическая) должна предшествовать психотерапии.

Актуальные нагрузки матери состоят также из конфликтов, давлений или дефицитов, связанных с наиболее значимыми отношениями. И здесь встает вопрос о том, что из актуальных нагрузок является препятствием в развитии надежной привязанности ребенка к матери? Нам представляется этот вопрос важным, потому что, не отвечая на него и занимаясь любыми запросами женщины, мы можем уйти от основной цели психотерапии — привязанности-поддержки и развития способности матери быть в надежной эмоциональной связи с ребенком. Работая с матерью, ее отношениями с мужем или травмой в детстве, мы удерживаем основную цель и остаемся психотерапевтом ребенка.

Мы не будем подробно описывать приемы работы с актуальными конфликтами, давлениями и нагрузками. Подобная работа известна и хорошо описана в различных психотерапевтических направлениях работы с взрослыми. Повторим лишь еще раз, что каждый раз, работая над актуальной темой матери, нам необходимо проводить связь с её отношениями с ребенком. В таком случае мать не теряет цели и понимания того, зачем она пришла к психологу, ведь она получает то, за чем обратилась, и это способствует развитию доверия. Приведем пример такой работы.

На прием пришла молодая женщина С., 26 лет, по поводу поведения своего старшего сына М., 5 лет. С. проживает в доме свекрови и свекра со своим мужем, дочерью полутора лет и сыном, поведение которого вызывает у нее беспокойство.  Со слов матери, М. ведет себя противоречиво и очень пугающе для нее: с одной стороны, мальчик отказывается оставаться хоть на короткое время без мамы (М. не ходит в сад потому, что мама в декрете), с другой стороны, часто ведет себя агрессивно и непослушно. В описаниях мамы прослеживаются признаки амбивалентной, симбиотической привязанности. На приеме у психолога ребенок ведет себя скованно, напряженно, цепляясь за маму. Со временем на консультации удается развить контакт с ребенком и играть с ним. Содержанием игр становятся разрушающие войны, в которых невозможно укрыться или спастись. Маму трудно включить в игру. Заметны трудности матери в подстройке к ребенку на невербальном уровне. Из анамнеза: С. со своим мужем, поженившись, хотели жить отдельно от родителей. Уехали в другой город. В то время, когда начали осваиваться и устроились на работу, узнали о беременности. И хотя С. со своим мужем планировали иметь детей, все же хотели сначала обустроиться и быть более самостоятельными. Семье пришлось вернуться. Роды прошли нормально, но в первый год мальчик вел себя очень беспокойно, много кричал, плохо брал грудь и в 3 месяца от нее отказался, перешли на искусственное вскармливание. В 3 года у М. появилась сестра, что еще более усилило протестно-цепляющиеся реакции ребенка. Все описанные признаки свидетельствуют о сформированной амбивалентной привязанности М. к матери. Конечно, работа по развитию надежной привязанности в описываемом случае предполагает все три выше описанных фокуса, но сейчас мы остановимся на одном из них. Приведем фрагмент консультации с мамой по работе с её актуальной нагрузкой, блокирующей способность к развитию надежной связи с ребенком. Перед ней уже состоялась первая встреча с мамой и час игры с ребенком и мамой.

С: «Ну, что Вы мне скажете о М.?».

Психолог (П): «Я заметила, что вначале ему было трудно и страшновато играть с незнакомым человеком, но затем он разыгрался и достаточно увлеченно играл. Я также заметила, что у него своя игра, и он с трудом принимает что-то от меня в игре. Ну и, конечно, было трудно остановиться играть (в ответ на предложение психолога завершить игру мальчик разгневался, когда мама попыталась подключиться и рассказать М., что им надо уходить, он стал вырываться и попробовал ударить маму)».

С: «Вот-вот, я вообще не могу его заставить ничего. С другими так он пугливый такой, а со мной монстр прямо! Совсем не слушается, кричит, брыкается, бьется. Чуть что не по его, сразу истерика. И я его не могу успокоить. И заставить не могу».

П: «А бывают у Вас периоды, когда лучше получается с ним? Ну, например, он становится более послушным, или когда он может успокоиться с Вами?».

С: «Редко».

П: «Вспомните такой конкретный случай».

С (после паузы): «Например, этим летом мы уехали на дачу, и там я была с двумя детьми, и муж не все время был со мной, но М. больше ко мне тянулся и слушался. Хотя и там он все равно часто похоже себя вел».

П: «А как Вы себя чувствовали на даче?».

С: «Ой, намного лучше. Там я себе хозяйка. Даже если и не убрала, то никто мне не скажет, что я плохая хозяйка, если М. закричал, я не боюсь, что сейчас на меня косо посмотрят, как будто я изверг какой-то».

П: «А кто на Вас так может посмотреть?».

С: «Конечно, свекровь моя. Я ей вообще не нравлюсь. Ни из какой я семьи, ни как я с ее сыном, ни как я с её внуками. Но это длинная, давняя история, с ней не разобраться, давайте про М.».

П: «Да, но, похоже, что отношения со свекровью на Вас влияют таким образом, что Вам становится трудно общаться с сыном».

С: «Конечно, вот вы расспрашивали, почему мы перешли на искусственное вскармливание, да потому, что я была в таком состоянии, что мне не до ребенка было. Я так боялась М.А.! Она как посмотрит или скажет что-нибудь!!».

П: «Похоже, отношения с М.А. уже давно влияют на то, как строятся Ваши отношения с М.?».

С: «Да. Я чувствую себя ужасно. Часто злюсь и, бывает, срываюсь на М.».

П: «А если мы вместе с Вами что-то сделаем или предпримем для того, чтобы Вы чувствовали себя увереннее с М.А., это будет хорошо для Вас и Ваших отношений с М.?».

С: «Думаю, да».

Дальше начинается работа с чувствами к свекрови. С. работала с пустым стулом, писала письмо свекрови. Это помогло ей выразить и осознать свои чувства, разделить их с чувствами свекрови, обнаружить свои проекции на свекровь и решиться с ней поговорить. К удивлению С., свекровь ждала этого разговора, и их отношения достаточно быстро изменились. Через несколько консультаций С. заговорила о своих детских чувствах страха и одиночества. Дальше началась работа с детской историей мамы. Однако она стала возможна после того, как мама пережила доверие к себе и заботу о её чувствах в контакте с психологом, одновременно понимая, как это связано с её сыном.

Представим описание работы на интрапсихическом уровне матери над её детской историей.

Как практический, так и исследовательский опыт показывает, что интегрированные в раннем детстве матери образцы эмоциональной связи со своим первичным объектом разворачиваются в её отношениях с ребенком с высокой долей вероятности. Именно этот эмоциональный опыт является целью психотерапии матери на данном этапе. На этой дороге, как мы уже писали выше, детские психотерапевты встречаются с первым препятствием — отсутствием мотивации на психотерапию у мамы. В этом случае, удерживая в поле зрения вышеуказанную цель, психотерапевт работает над отношениями с мамой, в которых важно развить доверие через контакт, работу с актуальными потребностями и конфликтами матери. В практической работе мы многократно замечали, что даже хорошие результаты в терапии ребенка не признаются, обесцениваются матерями. Мы убеждены, что, когда мама приводит на терапию ребенка, бессознательно она ждет помощи именно себе. И готова увидеть результаты в терапии ребенка, если сама почувствует и переживет во встрече с детским психологом психотерапевтический эффект, связанный с эмоциональной разрядкой, повышением собственного чувства компетентности, поддержкой или другими важными потребностями, актуальными для матери в этот момент жизни. Мы видим, как родители, придя к детскому психологу, в большей или меньшей степени осознанности ожидают критики и, конечно, уже ориентированы на защиту себя. Именно этот родительский стереотип нуждается в изменении. Первое, что важно увидеть детскому психологу, — это ресурсы родителя, его по-настоящему сильные стороны во взаимоотношениях с ребенком. Мы уверены, они всегда существуют, и тем более у тех родителей, которые привели ребенка к психологу. Совместный поиск с психологом моментов контакта родителя и ребенка и их осознание еще больше нужны родителю, чем осознание своих «вкладов» в неблагополучие ребенка. Нам необходимы контакт с родителем и его доверие, если мы хотим помочь ребенку. Это специальная мотивационная работа в детской психотерапии.

Психотерапевтическая работа с ранними моделями привязанности матери, прежде всего, связана с развитием доступа к детскому эмоциональному опыту матери, оживающему в реальных сценах её взаимодействия с объектом привязанности. Этот доступ возможен при погружении в моменты пиковых трудных переживаний матери с её настоящим ребенком. В этом моменте символически всплывают сцены из детства матери, и именно они блокируют её способность к контакту. Переживание этих сцен даёт доступ к «внутреннему ребенку» матери. Именно такие переживания Д. Стерн назвал «мощными жизненными переживаниями, которые дадут ключевую терапевтическую метафору для понимания и изменения жизни пациента. Это переживание можно назвать «повествовательной точкой происхождения патологии» вне зависимости от того, когда она появилась в реальном времени развития» [24, с. 284]. Приведем пример из практики, иллюстрирующий момент доступа к такой терапевтической метафоре, отражающей островки обобщенного опыта внутреннего ребенка матери, её ранние негативные сцены из детства, блокирующие контакт матери и ребенка.

На приеме у психолога мама, 30 лет, по поводу своего сына-первоклассника, 7 лет.

Мама (М): «Я не могу с ним справляться. Он совсем меня не слышит, ему как будто безразлично, что я ему говорю. Я столько усилий прикладываю, а он такой невменяемый».

Психолог (П): «Как это проявляется в конкретных моментах Вашей жизни?».

М: «Ну, их огромное количество. Он всегда такой. Все время требует только своего. Невозможно ничего заставить делать».

П: «Давайте рассмотрим один из них поподробнее. Вспомните, когда в последнее время вы особенно заметили это его непослушание?».

М: «Ну вот в четверг мы готовили с ним уроки. Я специально откладываю все свои дела. Говорю ему сто раз: садись, и, когда он сядет, здесь вообще кошмар начинается. Он вертится, я ему говорю: сядь ровно, пиши. Но вот, Вы знаете, он себя ведет, как будто я пустое место. Просто игнорирует. Ну, не слышит».

П: «Да, это трудно переносить».

М: «Да, я еле сдерживаюсь. А иногда и взрываюсь. Тогда кричу на него…».

П: «Это в прошлый четверг тоже происходило?».

М: «Да» (вздыхает).

П: «Давайте немного смоделируем эту ситуацию. Как будто разыграем в кино».

М: «А зачем это?».

П: «Мне важно понять и почувствовать, что в этот момент с ним происходит».

М: «Ну хорошо. Вот он так сидит (ставит стул за столом). Я стою. Немного наклоняясь. Вот так (показывает). Говорю: сядь, не вертись. Он снова встает. Идет. Я жду. Терплю. И снова, дождавшись его, говорю, стараясь говорить спокойно: «Давай позанимаемся» И снова…» (затихает).

П: «Что Вы чувствуете в этот момент?».

М: «Усталость… Обиду…» (наворачиваются слезы).

П: «А еще что происходит у вас в душе?».

М: «Беспомощность. Как будто это невозможно изменить. И еще как будто я одна с этим» (начинает тихо плакать).

П: «На какой возраст вы себя чувствуете? Какая цифра первая приходит в голову?».

М: «Семь-восемь».

П: «И что происходит вокруг Вас в этот момент?».

М: «Я сижу дома одна… Меня обидели в классе. Мне плохо и обидно. А дома никого. Я вообще всегда одна. Никому нет до меня дела. Я сколько помню себя в детстве — все время одна…» (плачет).

П: «Внутри вас живет грустный одинокий ребенок…».

М: «Да…» (тихо продолжает плакать).

П: «Это действительно трудно — такой маленькой девочке так часто быть одной, да еще когда её обижают в классе».

М: «Я даже не могу никому рассказать. Меня просто не станут слушать. Им нет до меня дела (длинная пауза)… А я ему (сыну) так много внимания уделяю. Я стараюсь все делать для него. Я совсем по-другому себя веду. А он…».

П: «Тоже не слышит, не замечает вас?».

М: «Да…».

П: «И в этот момент появляется маленькая М. (называет имя матери), приблизительно в этом же возрасте, у которой так много грусти, одиночества и обиды на то, что её не видят и не слышат?».

М: «Да. Когда я вижу, что мои старания ему не нужны, я просто превращаюсь в маленького беспомощного и обиженного ребенка. Я понимаю. Это детские реакции…».

П: «Но в этот момент вашему ребенку нужен взрослый».

М: «Да, но я не могу ничего сделать. Это непереносимо».

П: «Как тогда в детстве было непереносимо одиночество и беспомощность?».

М: «Да. Но что же делать?».

П: «А что нужно той девочке, которая сидит одна дома?».

М: «Ну не знаю, чтобы пришла мама и спросила, что с ней, и обняла».

П: «Посмотрите на эти игрушки (предлагает много разных игрушечных человечков в разном возрасте), какая из них напоминает Вам эту маленькую девочку?».

М: «Вот эта кукла с темными волосами».

П: «Возьмите её. Что Вы чувствуете, когда видите её в этой комнате одну?».

М: «Мне её жаль. Она так старается быть хорошей для мамы и не беспокоить её. Она так хочет, чтобы мама заметила её, её старания и чувства».

П: «А Вы это видите в этой девочке? Скажите ей это!».

М: «Да, я вижу, как ты ждешь маму, как ты грустишь. Ты такая хорошая девочка… (начинает плакать). Ты хорошая девочка…».

П: «Что Вы к ней чувствуете?».

М: «Ну, я её люблю» (обнимает куколку и гладит. Длинная пауза).

П (после паузы): «Ей нужно, чтобы её видели. Теперь и Вы видели и заботились».

Дальше начинается работа с внутренним ребенком матери и с негативными сценами из её ранних отношений. В этом описании консультации становится очевидным, как в отношениях с ребенком у матери всплывают сцены из её детства. В нашей практике мы замечали, что сложными во взаимоотношениях с ребенком становятся как раз те моменты взаимодействия, которые актуализируют негативные сцены ранней привязанности матери. Пошаговое погружение в эти сложные моменты отношений матери и ребенка позволяет прийти к сценам из ранней привязанности матери, блокирующим эмоциональный контакт в настоящем с собственным ребенком. Дальнейшие встречи с М. подтвердили гипотезу о тревожно-избегающей ранней привязанности матери. Опыт эмоциональной недоступности матери в детстве, с одной стороны, формирует дефицит, недостаток эмоциональной «разделенности» в близких отношениях, с другой стороны, именно эти моменты недоступности эмоционального контакта становятся особенно аффективно окрашенными, труднопереносимыми в контакте с ребенком.

Еще одним способом установления контакта с «внутренним ребенком» матери является работа с переживанием ресурсов своего детства и созданием пространства для матери (уже в настоящем), в котором может проявиться её «внутренний ребенок» через творчество, игру в невербальном пространстве.

Несмотря на то, что контакт со «своим внутренним ребенком» освобождает у матери много энергии и её способности к контакту в невербальном «детском» пространстве со своим реальным ребенком, этот эффект будет непродолжительным и не всегда достаточным для развития надежной привязанности. Отношения матери со своим «внутренним ребенком» также должны вырасти в надежные, в которых есть последовательность, предсказуемость и способность к утешению своего «плачущего ребенка». И эта работа с матерью может двигаться также несколькими путями.

Один из них связан с развитием у мамы способности к распознаванию реакций и состояний, исходящих из «внутреннего ребенка», и развитием способности заботиться о нём.

Другая возможность, и она определяется недостаточностью ресурсов у матери и семьи в целом, связана с организацией для матери корригирующего эмоционального опыта, в котором терапевт является тем человеком, который слышит, понимает и заботится о «внутреннем ребенке» матери. Через этот опыт вырастает способность матери к развитию надежной связи со своим ребенком. Такая психотерапия взрослых, основанная на привязанности, в русскоязычном издании полнее всего описана К.Х. Бришем [5]. Со многими положениями работы К.Х. Бриша мы согласны, однако еще до указанного издания эти положения активно развивались в описываемом интегративном подходе. Кратко их представим [Там же. С. 114]:

• 

детский терапевт через доброжелательное отношение, предсказуемость и надежность служит надежной психической и физической базой для ребенка, в которой могут проживаться новые, надежные образцы привязанности;

• 

терапевт обеспечивает атмосферу игры, которая позволяет как через непосредственное взаимодействие, так и через символические игровые действия получить доступ к негативным сценам ранней эмоциональной привязанности;

• 

терапевт должен осторожно расторгать терапевтический альянс, инициатива в этом процессе принадлежит совместно родителям и ребенку. Физическое расставание не равнозначно потере «надежной базы», важно сохранение возможности для ребенка и для родителя последующего обращения к терапевту.

Что мы хотели бы добавить, исходя из интегративной модели психотерапии привязанности? Представим эти обобщения:

1.

Совместное ведение одним терапевтом ребенка и матери позволяет определить наиболее аффективно окрашенные и блокирующие развитие эмоциональной связи паттерны взаимодействия в паре «мать — дитя», связанные с негативными рабочими моделями матери. В процессе психотерапии становится очевидным, что в самых трудных для взаимодействия матери и ребенка моментах актуализируются негативные сцены нарушений первичной привязанности матери и становятся доступными для терапии.

2.

Ребенку нужна менее продолжительная психотерапия, чем взрослым. Для изменения внутренних негативных сцен ненадежной привязанности ребенку необходимо меньше времени, чем родителям, этот факт объясняется более пластичной психикой и менее ригидными психологическими защитами в детском возрасте.

3.

Поскольку складывающиеся паттерны привязанности в паре «мать — дитя» зависят от каждого участника этого взаимодействия, изменения во внутреннем мире ребенка могут открывать новые возможности реагирования матери. И наоборот, растущая чувствительность, эмпатия, чувство безопасности и способность быть надежным партнером в отношениях с ребенком, которые развиваются у матери вследствие психотерапии привязанности, бесспорно, влияют на изменения внутренних рабочих моделей привязанности ребенка. Таким образом, представляемый нами интегративный подход позволяет сократить время психотерапии, как матери, так и ребенка, что имеет несомненную ценность в связи с постоянно растущими задачами развития в детском возрасте.

4.

Известно, что на рабочую модель матери, разворачивающуюся в отношениях с ребенком, влияет не только опыт ранних отношений, но и опыт тяжелых потерь (смерти, разрывы отношений, длительные расставания и т.п.), которые могут повлиять на ранее сформированную матрицу первичной эмоциональной связи и в целом на способность матери быть чуткой и эмоционально доступной. Таким образом, психотерапевт должен быть чувствителен к обнаружению подобных препятствий. Психотерапевтическая работа, связанная с проживанием утрат и разрывов, также является частью психотерапии привязанности в диаде «мать — ребенок».

5.

В процессе психологической помощи матери мы обнаруживаем, что препятствием на пути построения надежной привязанности ребенка к матери могут выступить актуальные нагрузки матери, её социальная, материальная и психологическая незащищенность. Конечно, в данном случае матери может быть необходима помощь не только психологическая, однако психолог может выступить тем человеком, который, поддерживая мать, создает сеть специалистов, необходимых для изменения ситуации. Такое изменение среды жизни матери и ребенка, с нашей точки зрения, является первым шагом в подобных ситуациях, создающих условия для дальнейшей психотерапии привязанности. Защита (социальная, юридическая и психологическая) должна предшествовать психотерапии.

 

Литература

1.   Авдеева Н.Н. Особенности материнского отношения и привязанность ребенка к матери // Психологическая наука и образование. – 2006. – № 2. – С. 82–92.

2.   Анисимова Т.И. Причины нарушений материнско-младенческой привязанности // Перинатальная психология и медицина. Сборник научных работ по материалам II международной конференции. – СПб. – 2003. – С. 76–78.

3.   Билецкая М.П. Семейная психотерапия детей с психосоматическими расстройствами (ЖКТ). – СПб.: Речь, 2010. – 192 с.

4.   Боулби Дж. Создание и разрушение эмоциональных связей / пер. с англ. – 2-е изд. – М.: Академический проект, 2004. – 232 с.

5.   Бриш К.Х. Терапия нарушения привязанности: от теории к практике / пер. с нем. – М.: «Когито-Центр». – 2012. – 316 с.

6.   Бурменская Г.В., Борисова И.А., Пупырева Е.В. Привязанность ребенка к матери и особенности его самооценки // Психологические проблемы современной российской семьи. Материалы всероссийской научной конференции. – М., 2003. – Ч. 1. – С. 202–205.

7.   Василенко М.А. Привязанность ребенка к матери как фактор ранней социализации: дис. … канд. психол. наук. – Курск, 2011. – 232 с.

8.   Василенко Т.Д., Земзюлина И.Н. Принятие роли матери: клинико-психологический анализ. – М.: Издательство «ФОРУМ», 2011. – 176 с.

9.   Герхардт С. Как любовь формирует мозг ребенка? / пер. с англ. – М.: ООО «Изд-во «Этерна», 2012. – 319 с.

10.   Калмыкова Е.С., Гагарина М.А., Падун М.А. Роль типа привязанности в генезе и динамике аддиктивного поведения. Часть II // Психологический журнал. – 2007. – Т. 28, № 1. – С. 107–114.

11.   Калмыкова Е.С., Падун М.А. Качество привязанности как фактор устойчивости к психической травме // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2002. – № 1. – С. 35–44.

12.   Кэхеле X., Буххайм А., Шмукер Г. Развитие, привязанность и взаимоотношения: новые психоаналитические концепции // Московский психотерапевтический журнал. – 2002. – № 3. – С. 5–35.

13.   Локтионова А.В. Интегративная (интрапсихическая – интерперсональная – системная) психотерапия младенцев, детей, подростков (ИИИС детская психотерапия): теоретическая модель австрийского института повышения квалификации в области младенческой, детской и подростковой психотерапии (Ökids г. Вена) и Института интегративной детской практической психологии и психотерапии «Генезис» (г. Москва): методическое пособие. – Воронеж: Издательский дом ВГУ, 2016. – 130 с.

14.   Мухамедрахимов Р.Ж. Мать и младенец: психологическое взаимодействие. – 2-е изд., испр. – СПб.: Речь, 2003. – 285 с.

15.   Николаева Л.А. Социально-психологическая характеристика привязанности // Проблемы социальной психологии личности: межвузовский сборник научных статей. – Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2005. – Вып. 2. – С. 114–120.

16.   Павлова О.Н. Теория привязанности, стили привязанности и особенности её нарушения // Семейная психология и семейная терапия. – 2001. – № 2. – С. 19–27.

17.   Семейная психотерапия и клиническая психология семьи: традиции и современное состояние / Э.Г. Эйдемиллер, И.М. Никольская, И.В. Добряков [и др.] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2014. – № 6(29) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: 22.11.2017).

18.   Симоненко И.А. Диагностика нарушения привязанности в диаде мать – ребенок в процессе психологического консультирования и психотерапии // Психология и психотехника. – 2013. – № 10. – С. 998–1004.

19.   Симоненко И.А. Изучение эффективности программы психологической помощи в развитии контакта матери и младенца 2-4 месяцев // Гуманитарные социально-экономические и общественные науки. – 2014. – № 4. – С. 279–282.

20.   Симоненко И.А. Привязанность и её влияние на здоровье, и развитие ребенка. Психотерапия привязанности в детском возрасте: монография. – Курск., 2014. – 242 с.

21.   Симоненко И.А. Психотерапия привязанности в диаде мать – ребенок в детском возрасте // Вестник неврологии, психиатрии и нейрохирургии. – 2014. – № 6. – С. 53–59.

22.   Смирнова Е.О., Радева Р.Е. Развитие теории привязанности (по материалам работ П. Криттендер) // Вопросы психологии. – 1999. – № 1. – С. 105–116.

23.   Стерн Д.Н. Дневник младенца: Что видит, чувствует и переживает ваш малыш / пер. с англ. – М.: Генезис. – 2001. – 192 с.

24.   Стерн Д.Н. Межличностный мир ребенка: взгляд с точки зрения психоанализа и психологии развития / пер. с англ. – СПб.: Восточно-Европейский институт психоанализа. – 2006. – 384 с.

25.   Филиппова Г.Г. Психосоматические особенности ребенка в раннем онтогенезе // Перинатальная психология и психология родительства. – 2004. – № 2. – С. 13–25.

26.   Ainsworth M.D. Infant-mother attachment // American Psychologist. – 1979. – Vol. 34. – № 10. – P. 932–937.

27.   Bowlby J. Attachment and loss. Vol. 2: Separation: Anxiety and anger. – Vintage Digital, 2010. – 512 p.

28.   Bowlby J. The Making and Breaking of Affectional Bonds. – 2nd edition. – Routledge, 2012. – 224 p.

29.   Brisch K.H. Treating Attachment Disorders, Second Edition: From Theory to Therapy. – 2nd edition. – The Guilford Press, 2014. – 369 p.

30.   Froschmayer E. Die Defizit arbeit in der Kinder- und Jugendlichenpsychotherapie auf der Grundlagen der Selbsbtheorie von D. N. Stern: ein intrapsychischer Arbeitsansatz // Kinder- und Jugendlichenpsychotherapie: Ein eigenständiger Ansatz innerhalb der Psychotherapie / Hrsg. V. Zimprich, E. Froschmayer, H. Heindl. – Wien: LexisNexis, PPP, 2004. – P. 53–77.

31.   Gehart D.R. Mastering Competencies in Family Therapy: A Practical Approach to Theory and Clinical Case Documentation. – 2nd edition. – Brooks Cole, 2013. – P. 185–193.

32.   Holmes J. The Search for the Secure Base: Attachment Theory and Psychotherapy. – Routledge, 2014. – 200 p.

33.   Kinderpsychosomatik / Hrsg. H. Zimprich. – Stuttgart; New York: Thieme, 1995.

34.   Mooney C.G. Theories of Attachment: An Introduction to Bowlby, Ainsworth, Gerber, Brazelton, Kennell, and Klaus. – Redleaf Press. – 2009. – 120 p.

35.   Panksepp J., Biven L. The Archaeology of Mind: Neuroevolutionary Origins of Human Emotions (Norton Series on Interpersonal Neurobiology). – W.W. Norton & Company, 2012. – 592 p.

36.   Patterns of Attachment: A Psychological Study of the Strange Situation / M.D.S. Ainsworth, M.C. Blehar, E. Waters [et al.]. – Psychology Press, 2015. – 466 p.

37.   Pipp S., Easterbrooks M.A., Harmon R.J. The relation between attachment and knowledge of self and mother in one-to three-year-old infants // Child development. – 1992. – Vol. 63, № 3. – P. 738–750.

38.   Praxis der Integrativen Kindertherapie. Integrative Kindertherapie in Theorie und Praxis / Hrsg. B. Metzmacher, H.G. Petzold, H. Zaepfel. – Paderborn: Junfermann, 1996. – Bd. 2.

39.   Contemporary Families: Translating Research Into Practice / edit. by S. Browning, K. Pasley. – Routledge, 2015. – 338 p.

40.   Schore A.N. Affect Regulation and the Origin of the Self: The Neurobiology of Emotional Development. – Psychology Press, 2012. – 736 p.

41.   Shemmings D. Understanding Disorganized Attachment: Theory and Practice for Working With Children and Adults. – Jessica Kingsley Publishers, 2011. – 240 p.

42.   Sperry L. Behavioral Health Integrating Individual and Family Interventions in the Treatment of Medical Conditions. – Routledge, 2014. – 248 p.

43.   The uniqueness of the child-father attachment relationship: fathers’ sensitive and challenging play as a pivotal variable in a 16-year longitudinal study / K. Grossmann, K.E. Grossmann, E. Fremmer-Bombik [et al.] // Social Development. – 2002. – Vol. 11, № 3. – P. 301–337.

44.   Zimprich V. Die Einbeziehung der Familie in die Kinder- und Jugentlichenpsychotherapie: ein interpersonelle Arbeitsansatz // Kinder- und Jugendlichenpsychotherapie: Ein eigenständiger Ansatz innerhalb der Psychotherapie / Hrsg. V. Zimprich, E. Froschmayer, H. Heindl. – Wien: LexisNexis, PPP, 2004.

 

 

Ссылка для цитирования

УДК 159.922.73:615.851

Симоненко И.А. Психотерапия ранней привязанности в детском возрасте // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2017. – T. 9, № 6(47) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

  В начало страницы В начало страницы

 

Портал medpsy.ru

Предыдущие
выпуски журнала

2017 РіРѕРґ

2016 РіРѕРґ

2015 РіРѕРґ

2014 РіРѕРґ

2013 РіРѕРґ

2012 РіРѕРґ

2011 РіРѕРґ

2010 РіРѕРґ

2009 РіРѕРґ
Яндекс цитирования Get Adobe Flash player