Гаврилов В.В. Павел Иванович Карпов - неутомимый исследователь творчества душевнобольных и его время... Сообщение 2

Павел Иванович Карпов — неутомимый исследователь
творчества душевнобольных и его время…
Сообщение 2*

Гаврилов В.В. (Ярославль)

Аннотация. Павел Иванович Карпов (1873—1930-е гг.) — психиатр, чья исследовательская деятельность коррелировала с передовыми изысканиями признанного авторитета в области творчества душевнобольных психиатра Ганса Принцхорна (Гельдерберг). В жизнедеятельности П.И. Карпова представлены известные и гипотетические факты его связей с именитыми представителями мира науки и искусства советской России. Проблематикой «гениальности и помешательства» занимались и психоаналитик И.Д. Ермаков и врач-патограф В.Г. Сегалин. Однако лишь Карпову в физико-психологическом отделении РАХН / ГАХН удалось проанализировать своеобразную «психотехнику творческого процесса» и издать труд «Творчество душевнобольных...» (1926), в котором он впервые высказывает: «...душевнобольной... нередко оплодотворяет науку, искусство, технику новыми ценностями». Разъяснения П.И. Карпова, по терминологии сегодняшнего дня, обладают значимым психо-просветительским, дестигмационным потенциалом.

Ключевые слова: психиатр Павел Иванович Карпов, психиатр Ганс Принцхорн, «Коллекция Принцхорна» из Гейдельберга, Российская академия художественных наук (РАХН / ГАХН), художник Василий Кандинский, монография «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники».

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

С XIX века психиатры начинают интересоваться визуальным творчеством больных в клинико-диагностических целях (Б. Раш, 1812; У. Браун, 1834; А. Тардье, 1872; М. Симон, 1876; Ч. Ломброзо, 1880; Р. де Фурсак, 1905; О. Мари, 1905; М. Режа, 1907; В. Моргентхалер, 1908; А. Фэй, 1912 и многие другие). Сначала доктора рассматривали изобразительную продукцию пациентов, скорее, как стенограммы психопатологии. Значительно реже они заинтересовывались художественными особенностями работ.

Врачи, как правило, руководствовались довольно прямолинейной оценкой психопатологического творчества, применяя к стилистике и содержанию рисунков принципы «правильности» традиционной техники рисования. Лишь некоторые из них, наиболее просвещённые в сфере искусства, стали признавать и эстетические достоинства отдельных произведений. Французский литератор, впоследствии уже ставший психиатром — Поль Гастон Монье (под псевдонимом Марсель Режа) в 1907 году издаёт труд «Искусство душевнобольных» («L’Art Chez les Fous»), где впервые применяет столь высокий статус к работам из коллекции психиатра Огюста Мари. Труд М. Режа, переизданный в 1918 году, П.И. Карпов приводит в списке литературы к своей монографии (1926).

Главный врач приюта для душевнобольных Вильжюиф О. Мари — ученик Ж. Шарко, уже в 1905 году открыл у себя в больнице «Музей безумия». Кстати, О. Мари, женатый на русской, будучи в дружеских отношениях с психиатром Н.Н. Баженовым, приезжал на 100-летний юбилей Преображенской больницы в Москву (1909).

Практически во всех крупных лечебницах Европы формируются первые «больничные коллекции». Наиболее крупная среди них — собрание психиатрической клиники при Университете г. Гейдельберга. Еще Эмиль Крепелин (1856—1926), в бытность профессором психиатрии этого университета (1891—1903 годы), интересовался оригинальными экспонатами душевнобольных. Именно у Э. Крепелина в течение 3-х семестров специализировался его российский коллега Лев Григорьевич Оршанский.

Будущий философ-экзистенциалист Карл Ясперс (1883—1969), проработав ассистентом в этой клинике с 1908/09 по 1915 годы, при знакомстве с данной коллекцией описывал «разновидности творческой деятельности»: «рисунки, искусства, ремесла» и выделял из них три группы: «дефектные проявления способностей, искусство больных шизофренией и рисунки невротиков» [13, c. 357—358]. Он отметил важную роль Г. Принцхорна в коллекционировании «разнообразных произведений, созданных шизофрениками» и представлял как «образцовую» его монографию.

Психиатр Ганс Принцхорн (1886—1933) — высокоинтеллектуальная и необычайно творческая личность: знаток истории искусства, философии, психологии ещё в 1908 году познакомился с В. Кандинским [2, c. 155]. Именно Принцхорн принёс всемирную известность Гейдельбергской коллекции. В 1919 году главный врач психиатрической клиники Курт Вильман задумался о расширении уже имеющейся небольшой коллекции рисунков душевнобольных и поручил её заботам врача-ассистента Г. Принцхорна, который с 1919 по 1921 годы стал активно пополнять фонды собрания, приобретая работы и в других больницах Германии, Швейцарии. Ему удалось заполучить около 5000 произведений, параллельно он занялся систематическим описанием и изучением собранного материала. В 1919 году Г. Принцхорн опубликовал основу будущей книги: «Исторический обзор творчества душевнобольных» [13, c. 358]. Уже в 1922 году издал свою знаменитую монографию «Bildnerei der Geisteskranken», прекрасно иллюстрированную книгу, с большим количеством клинических описаний, которая чаще переводится как «Художество душевнобольных» или «Изобразительное творчество/деятельность душевнобольных». Г. Принцхорн сумел оценить креативность отдельных пациентов вне рамок нормативной психопатологии и интерпретировать их произведения не как искажения, расстройства или извращения, а как автономные и высокоразвитые системы выражения и поиска аутентичности.

Г. Принцхорн рассматривал проблему психопатологического творчества, связывая её с новым по тем временам понятием Gestalt. «Гештальтунг/гештальт» — некий наглядный образ-творение, форма-творение, структура-творение, как единая и неделимая целостность. Он впервые подметил внешнее сходство шизофренического формообразования со «сложными» модернистскими течениями, прежде всего, немецких экспрессионистов [1, c. 258], но не стал проводить более глубокие параллели с современным искусством. Г. Принцхорн писал: «Поверхностность и ошибочность такого подхода заключена именно в том, что на основании сходства внешних проявлений строится предположение о тождественности кроющихся за ними душевных состояний» [3, c. 34]. Г. Принцхорн представил «общую картину произведений душевнобольных не в клинической, а в «феноменологической» плоскости» [12, c. 45], отвергая типичные для психиатрии того времени взгляды на «современное искусство» исключительно как на патологию. Если раньше в гениальности искали признаки безумия с его оттенками негативного, разрушительного, то после Г. Принцхорна проблески гениальности стали находить и в произведениях «сумасшедших» простолюдинов, не обязательно являющихся представителями художественной среды. Необузданной экспрессией «безумцев» искренне восхищался идеолог сюрреализма Андре Бретон, ранее задумывающийся о карьере психиатра и известный художник-экспрессионист Макс Эрнст, коллекционировавший и включавший работы душевнобольных в организуемые им выставки. Но Г. Принцхорн оставался максимально беспристрастным и не являлся сторонником «чрезмерной идеализации художественного творчества психически больных, к которой и ныне весьма склонны художники» [3, c. 26]. В итоге, книга Г. Принцхорна обрела феноменальный успех в мире искусства среди художников и поклонников модернизма. А на родине она была весьма сдержанно принята коллегами-психиатрами, более того — нацистами объявлена вне закона. Г. Принцхорн взял на себя «миссию посредника между консервативной позицией психиатров и революционными устремлениями авангарда, которые привели к изменениям оценочных критериев в искусстве, что и произошло в 20-е — 30-е годы нашего столетия» [Там же, с. 27].

Врубель М.А. Портрет Карпова П.И.
Конец XIX—начало XX века
(ФГБУК «Всероссийское музейное объединение
«Государственная Третьяковская Галерея»)

Интересно, что в РГАЛИ Е.Д. Гальцовой (2011) удалось разыскать «довольно противоречивые сведения о заграничных контактах П.И. Карпова. Сохранилась запись: «Загранкомандировки. Берлин, Гейдельберг, 1912 г., 1,5 мес. с научной целью»». Какое медицинское или учебное учреждение могло командировать исследователя? В других документах Е.Д. Гальцова обнаружила сведения о том, что психиатр «два раза был в Мюнхене. Мы не можем с точностью сказать, насколько достоверны эти сведения». Увы, и здесь нет разъяснений. Но если предполагать, что поездка П.И. Карпова в Мюнхен всё же планировалась, вполне вероятно, что в его замысел входила и встреча с В.В. Кандинским.

Неудивительно, что за свою плодотворную деятельность, напоминающую исследования немецкого психиатра, П.И. Карпов был назван французским историком искусства Режи Геро — «русским Принцхорном» [14, c. 10]. Оба психиатра были искренне увлечены изобразительным миром, генерируемым душевнобольными; глубина психиатрических исследований этого феномена вывела немецкого и русского врачей за рамки дилетантизма, сформировав новую профессиональную ступень их деятельности. Г. Принцхорн как и П. Карпов относились к произведениям больных людей как к альтернативному художественному мышлению. Творческая эволюция обоих исследователей маргинального искусства практически совпадает во времени. От работы, посвящённой «художеству» душевнобольных, Г. Принцхорн (1922) перешёл к «художеству» заключённых (1926), тогда как П.И. Карпов опубликовал свои изыскания по аналогичной тематике несколько позже: в 1926 и 1929 годах. Поразительное сходство или совпадение нельзя рассматривать как эпигонство. Мы наблюдаем совершенно параллельный самостоятельный путь двух близких по духу исследователей, возможно, иллюстрирующих концепции синхронистичности, высказанной К.Г. Юнгом. «Zeitgeist» — «дух времени» витал над Европой, осеняя сходными идеями ученых разных стран, дававших персональные трактовки одним и тем же феноменам и — приходящих к сходным выводам.

Первые десятилетия России ХХ века: война, революции, кризис мировоззрения русской интеллигенции, закрытие старых научных институтов и центров культуры… Несмотря на крайне неблагоприятные внешние обстоятельства, безусловно, отмечены и позитивные веяния: энтузиазм; новаторство и безграничные возможности, открывающиеся для художников и культуртрегеров нового времени; дискуссионность и взаимообогащающий диалог, в том числе, с коллегами из Европы… В итоге — ошеломляющий прогресс в области творчества: удивительный феномен развития и расцвета российской культуры, искусства, науки. Строители нового мира интенсивно вовлекались в культурное поле. Создаются агитационные мастерские Пролеткульта, Вхутемаса (высшие художественно-технические мастерские), ИЗОРАМа (изобразительные рабочие мастерские). В 1920 году в Москве основан Институт художественной культуры (Инхук), «целью и задачей которого были аналитические исследования основных элементов как отдельных искусств, так и искусства в целом. …программа, составленная В.В. Кандинским, конечной целью имела исследование воздействия элементов искусства на психику человека, а исходным пунктом должен быть анализ средств каждого отдельного вида искусства» [9, c. 13]. Именно в это время появляются ученые, творцы, талантливые организаторы и администраторы, обогатившие отечественную науку и культуру на многие годы, наметившие пути ее дальнейшего развития. К.С. Малевич с 1924 по 1926 год становится директором Ленинградского государственного института культуры (ГИНХУК)… Художники — строители новой культуры, охваченные пафосом революционного обновления жизни, культуры и искусства нового времени, рьяно отстаивали свои истины, порождая атмосферу соревновательности и борьбы, нескончаемые и противоречивые споры о правых и левых в изоискусстве. Они создавали свои направления, художественные группировки и объединения, например — ОСТ (Общество станковистов), под руководством новых «маяков» изобразительного искусства: А.А. Дейнеки и Ю.И. Пименова.

Октябрьская революция учредила новый государственный орган — Народный комиссариат просвещения, в 20-х годах занимавшийся не только вопросами образования, но и контроля практически во всех культурно-гуманитарных сферах страны. В.И. Ленин не вмешивался в вопросы искусства, отдавая их на откуп наркому просвещения. Сложная политическая обстановка, отсутствие опыта, большой объем нечётко поставленных задач приводят к тому, что деятельность Наркомпроса с её громоздкой административно-организационной структурой нередко носила стихийный характер. В ведении Художественного отдела Главнауки Наркомпроса РСФСР сначала состояла и Российская академия художественных наук (РАХН), решающая вопросы художественной политики Наркомпроса. Академия, как истинное детище Октябрьской революции и уникальный культурный и научно-исследовательский центр РСФСР был организована в Москве в 1921 году по инициативе Анатолия Васильевича Луначарского.

Луначарский А.В. (1875-1933) — видный государственный и общественный деятель, нарком просвещения. Он сыграл важную роль в привлечении на сторону большевиков старой интеллигенции, был незаменим в установлении связей со старыми университетско-педагогическими кругами, которые ожидали от «невежественных узурпаторов» полной ликвидации наук и искусств. Луначарский внёс большой вклад в становление и развитие социалистической культуры — советской системы образования, издательского дела, театрального искусства, кинематографа, литературы. Он играл и роль связующего моста с западным культурным миром. О нём бытует мнение как о романтике, утописте, идеалистическом гуманисте, большевике-богоискателе, т.е. персоне, неорганичной для российского варианта марксизма. Как теоретик искусства, он привнес своё понимание идеала жизни: свободного, гармоничного, открытого для творчества и приятного для человека существования.

Основной целью Академии (РАХН), в соответствии с первым пунктом её устава, провозглашалось: «…всестороннее исследование всех видов искусств и художественной культуры» и способствование синтезу «художественных наук». Госучреждение намеревалось координировать и выполнять ряд практических задач, став экспертно-консультативным органом по вопросам искусства, разрабатывать учебные программы для художественных вузов, осуществлять помощь в культурной дипломатии — организации выставок за границей и т.п. Важной особенностью стиля Академии было налаживание научно-практической деятельности по принципу междисциплинарных/межпредметных связей, обоснованной одним из организаторов РАХН и в дальнейшем её вице-президентом — Густавом Густавовичем Шпетом1. В итоговых исследованиях предполагалось непременная интеграция полученных результатов, решаемых учеными, принадлежавшими к разным научным школам и идеологическим ориентациям для теоретического обобщения и «синтетического суммирования общих выводов».

Президентом РАХН становится Пётр Семёнович Коган2 подметивший, что Академия превращается в центр, который объединяет «все творческие силы в области искусства». Вице-президентом академии был избран Василий Васильевич Кандинский, который после революции активно занялся общественной работой: стал членом коллегии отдела ИЗО Наркомпроса, председателем музейной комиссии Наркомпроса (1918—1921 гг.), почётным профессором Московского университета. Кандинский не скрывал свои симпатии не только к современному искусству ХХ века, но также и к художественному примитиву, детскому художественному творчеству. Он придерживался мнения о том, что «…душа и искусство связаны между собой неразрывной цепью взаимодействия» [6, c. 63]. Размышляя о процессе формирования художественного образа, В. Кандинский понимал, что творческие процессы возникают при сочетании импульсов интуитивного начала — с рациональным подходом. Поэтому обосновывал и необходимость подхода научного с целью «…предпринять целый ряд опытов в области чувства» [Там же, c. 5]. Он настойчиво продвигал свои идеи о том, что в создании науки об искусстве обязательно должны принимать участие представители точных знаний, «позитивной науки», в том числе и психиатрии, психологии, физиологии и т.д. К работе в Академии был привлечён и психоаналитик И.Д. Ермаков.

Иван Дмитриевич Ермаков (1875—1942) после окончания медицинского факультета Московского университета в 1902 году работал ординатором и ассистентом при психиатрической клинике университета под руководством В.П. Сербского. В 1903/04 годах был одним из лечащих врачей М.А. Врубеля. В 1913 году он побывал в нескольких научных командировках (Берлин, Париж, Мюнхен, Берн, Будапешт), встречался с О. Блёйлером. По возвращении в Москву активно пропагандировал учение З. Фрейда. С 1921/22 по 1925 годы под его редакцией издавалась «Психологическая и психоаналитическая библиотека». С начала 20-х годов он стал профессором Московского государственного психоневрологического института (ныне Московский НИИ психиатрии), при институте Ермаков организовал кружок по изучению творчества методом психоанализа. В 1922 году он зарегистрировал — Русское психоаналитическое общество (РПСАО). Кроме того, И.Д. Ермаков, как живописец и график, принимал участие в многочисленных выставках, в т.ч. и в составе творческого объединения «Бубновый валет». До 1923 года в начальный период становления деятельности РАХН, работа сводилась, главным образом, к подготовке научных докладов для уточнения дальнейших задач Академии, в т.ч. было заслушано и выступление Ермакова «Психоанализ и художественное творчество». В этом же году Д.И. Ермаков возглавил Государственный психоаналитический институт.

С 1923 года действительным членом Академии, помимо И.Д. Ермакова, становится и П.И. Карпов. В 1923—1924 академическом году он избирается учёным секретарём Президиума физико-психологического отделения, председателем комиссии по изучению творчества душевнобольных, первое организационное заседание которого состоялось 15.02.1924 [10, c. 77].

Выскажем гипотезу, основанную на материалах И.Е. Сироткиной [11, c. 214—116) о том, что внимание к проблеме творчества душевнобольных, прямо или косвенно связано с нереализованной попыткой создания другого госучреждения. Автор проекта — врач Григорий Владимирович Сегалин (1878—1960), поборник актуальных подходов евгеники и психогигиены. Проведя в Германии около 9 лет, он заинтересовался судьбой одарённых личностей. Возникла идея: создать институты (!): «гениальности» («ингениалогии»), «эвропатологии» (хорошей патологии) и, дабы душевная болезнь, случавшаяся у гениев, использовалась в качестве катализатора развития искусства. Это позволило бы, по мнению Сегалина, «выращивать», «культивировать» и эффективно употреблять «энергию их творчества» в государственном масштабе. Он предлагал провести «специальную диспансеризацию творческих личностей», представляющих «достояние общества», чтобы своевременно оказать им социальную заботу и поддержку. Проекты Г.В. Сегалина вовсе не казались современникам романтической, грандиозной или нереальной затеей. Основатель Института детской неврологии Г.И. Россолимо, устроив в Москве выступление Г.В. Сегалина, способствовал образованию комиссии для рассмотрения этого проекта. Но, вероятно в связи с организационными недочётами, комиссия в составе В.В. Кандинского, психолога Н.А. Рыбникова, психоаналитика И.Д. Ермакова так и не приступила к работе. Г. Сегалин возвратился в Екатеринбург и начал издавать журнал «Клинический архив гениальности и одарённости (эвропатологии)», за 1925—1929 годы было выпущено 19 альманахов. Редактором журнала «Клинический архив…» становится и известный психиатр Иван Борисович Галант3, приехавший в СССР из Швейцарии в 1923 году по личному приглашению А.В. Луначарского.

Уже к 1924-1925 годам в структуре РАХН работа выстраивалась по подобию некой сетки. Три основные вертикали — направления: социологическое, физико-психологическое и философское, пересекались с горизонтальными линиями, ориентированными на определённый вид искусства: литературная, пространственная, музыкальная, театральная, декоративная секции и секционные комиссии.

Физико-психологическое отделение, организовалось раньше других и возглавлялось вице-президентом РАХН В.В. Кандинским, однако в 1921 году он выехал для организации отделения Академии в Берлин и больше не возвратился. Председателем отделения был переизбран Анатолий Васильевич Бакушинский4, руководивший комиссией по изучению примитивного искусства. По плану Правления, утверждённого в ноябре 1922 года, первоначальной задачей «физического» подхода, представлялось изучение «физической организации искусства», на основе которых и формируются «элементы» художественных произведений, с учётом свойств акустики, оптики, ритма… Основой «психологического» подхода стали представления о теории поведенческого научения, основанной на рефлексологии В.М. Бехтерева. Некоторые результаты творчества оценивались и «с точки зрения фрейдовской школы», также анализировались особенности возникновения и восприятия творчества под влиянием гипноза. В отделении планировали проанализировать специфику физиологических и психологических процессов созидания творчества, своеобразную «психотехнику творческого процесса», а также изучить особенности воздействия искусства и эстетического восприятия.

Уже в комиссии по изучению творчества душевнобольных при физико-психологическом отделении при исследовании механизмов возникновения художественной продукции предполагалось использовать методы: описательный, психологический (выявление стилистических особенностей рисунков), биографический (вероятно, сегодня его адекватнее назвать патографический), анкетный и клинический — «с точным фиксированием клинических симптомов и связывание их с творчеством». Рассматривались как рисунки, созданные в результате спонтанного — «свободного творчества», так и в формате «трафаретных» стандартных графических заданий. «Работы комиссии… во многих важных пунктах перекликались с работами членов комиссии по изучению примитивного искусства, руководимой А.В. Бакушинским…» [10, c. 79], т.е. художественного творчества современных диких и отсталых народов, искусства первобытного, примитивизма в современном искусстве и других «стилизующих примитив художественных концепций» и, непременно, творчества детей.

С сентября 1924 года П.И. Карпов становится руководителем только что утверждённой правлением Академии психофизической лаборатории. В программе лаборатории, первоначально составленной Г.Г. Шпетом совместно с психологом Владимиром Михайловичем Экземплярским5, планировалось исследовать «творчество и восприятие субъектов патологических и примитивных или дефектных и этнопсихологическое исследование художественного творчества» [Там же, с. 77]. Серьезные экспериментальные исследования, по-видимому, проводить не удавалось ввиду дефицита средств. Поэтому неслучайно в монографии 1926 года П.И. Карпов ссылается на свои, проведённые значительно раньше «эксперименты» — задания: «В 1911—12 и 1913 гг. мною были собраны рисунки у душевнобольных, выполненные по определённому трафарету» — «нарисуй домик», которые давали возможность получить важные данные для выяснения особенностей расстройств «ассоциативного аппарата» [7, c. 59].

26.10.1925 П.И. Карпов делает в РАХН доклад «Сущность творческого процесса» [4]. Его исследование касается выявления механизма творческого процесса не только у стационарных больных с психозами — «лежащих в стенах клиники», но и у пациентов с менее выраженной тяжестью душевного заболевания, т.е. «у лиц с заведомо неуравновешенной психикой». Последующие результаты, затрагивающие вопросы интуитивного прозрения и художественной ценности «истинного творчества» душевнобольных, полученные при непосредственном наблюдении в клинике, докладывались секретарём комиссии по вопросам творчества душевнобольных В.П. Дитиненко (вероятно, психиатром) 23.11.1925: «Творчество больного Х» [10, c. 78].

С 1925 года РАХН переименовывается в Государственную Академию художественных наук. Обобщающие итоги комиссии по изучению творчества душевнобольных планировалось подготовить к печати в 1929 году: сборник по «патологии творчества» на 10 печатных листов под редакцией Карпова П.И. и сборник, посвящённый вопросам «психологии художественного творчества», под редакцией Челпанова Г.И.

Социологическое отделение Академии, под председательством Владимира Максимовича Фриче6, занималось вопросами исследования искусства с учётом его социального происхождения и значения и проблематикой взаимодействия художественного мира с революционными запросами общества. Одним из важнейших аспектов деятельности отделения являлось внедрение в практику марксистского метода социологического анализа искусства, разработка его классово-идеологической функции, налаживание диалога между эмпирико-психологической и феноменологической эстетикой. Прорабатывались задачи художественного образования, воспитания, пропаганды и агитации, а также и политические — привлечь к совместной работе и представителей современного революционного искусства Запада…

Философское отделение Академии под председательством Г.Г Шпета занималось рассмотрением существовавшей методологии наук о человеке. Исследователи стремилось создать новое направление — «социального бытия», синтетической науки, в которой в единое целое соединились бы гуманитарные и естественнонаучные подходы к человеку и результатам его жизнедеятельности, в частности, интерес к эстетической составляющей искусства. Предполагалось, что эмпирические данные, полученные «снизу» от многочисленных деятелей искусства, профессионалов по различным гуманитарным дисциплинам, представителей естественных наук и специалистов-психологов, в итоге должны наполнить содержанием и проиллюстрировать философский концепт: проблему смысла и самой сути культуры. С 1924 года заместителем Шпета становится искусствовед Александр Георгиевич Габричевский7, в прошлом — член кружка И.Д. Ермакова по изучению художественного творчества методом психоанализа при Московском государственном психоневрологическом институте. Почитателям непрофессионального искусства известна его супруга — наивный художник Наталья Северцова-Габричевская (1901—1970) и родной брат Евгений Габричевский8, до 90-х годов прошлого столетия считавшийся на Западе единственным представителем русских художников-аутсайдеров.

Несомненно, РАХН/ГАХН была одним из наиболее ярких центров, определяющих культурное поле этого времени в СССР. Деятельность Академии успела внести много нового в изучение актуальных проблем научного и художественного творчества. При решении задачи воспитания нового человека путем новых подходов, психоанализ, педология, да и искусство оказались неразрывно связанными. А если постараться оценить вклад П.И. Карпова, сформированный в период его работы в Академии, то «его достаточно «маргинальные» исследования оказались, чуть ли не на переднем крае советского искусствоведения» [4].

Темы исследований РАХН/ГАХН актуальны и сегодня, они становятся предметом научных дискуссий: на конференции о ГАХН, организованной в Государственном институте искусствознания на Козицком (1996); конференции «Наука об искусстве в России 1920-х годов», проводимой Франко-российским центром гуманитарных и общественных наук в РГГУ (2008), конференции «Забытая академия. Междисциплинарная художественная наука, феноменологическая и психологическая эстетика в России в 1920—1930-е годы» проходившей в Свободном университете Берлина (2009)…

1 Шпет Г.Г. (1879—1937) — философ, психолог, теоретик искусства, доцент Московского университета, профессор Высших женских курсов. В начале 1910-х гг. стажировался в Гёттинском университете, слушал лекции Э. Гуссерля по феноменологии. Разрабатывал своё направление «положительной философии». ↑

2 Коган П.С. (1873—1932) — российский историк литературы, критик, переводчик, профессор МГУ, сотрудник редакции Литературной энциклопедии. ↑

3 Галант И.Б. (1893—1986) — профессор, ученик О. Блёйлера, знакомый К.Г. Юнга, А. Адлера, З. Фрейда. С 1923 г. работал в Москве. С 1935 по 1969 гг. возглавлял кафедру психиатрии ХГМИ (Хабаровск). Разрабатывал основы «эвроэндокринологии» — методики, связывающей творческий потенциал с особенностями эндокринной системы творца. ↑

4 Бакушинский А.В. (1883—1939) — искусствовед, теоретик, исследователь психологии творчества и восприятия искусства, знаток музейного дела, инициатор возрождения традиций русских народных промыслов в новых условиях послереволюционного быта. ↑

5 Экземплярский В.М. (1889—1957), доктор психологии, профессор, отличник народного просвещения. Учился в Московском университете, занимался экспериментальной психологией. Приват-доцент МГУ, в РАХН стоял у истоков психофизической лаборатории, далее стал руководителем лаборатории экспериментальной эстетики и искусствоведения. ↑

6 Фриче В.М. (1870—1929) — литературовед, искусствовед, философ, академик АН СССР. Пытался установить закономерные связи между динамикой стилей искусства и сменой общественных формаций. ↑

7 Габричевский А.Г. (1891—1968) — член-корреспондент Академии архитектуры СССР, доктор искусствоведения, профессор. В 1923—1924 гг. в Московском университете вёл курс «Общая теория и философия искусства». ↑

8 Габричевский Е.А. (1893—1979) — биолог, в 1924 г. уехал в США. В 1930 г. из-за душевной болезни оставил научную деятельность в Пастеровском институте в Париже и лечился в клинике под Мюнхеном. Его полуабстрактные «визионерские» работы заинтересовали Ж. Дюбюффе. С 60-х гг. работы Габричевского выставлялись на Западе. ↑

Давнишние увлечения П.И. Карпова творчеством душевнобольных, наконец, становятся востребованными и трансформируются в его основную деятельность, когда с 1923 года он начинает трудиться в РАХН. С 1926 года П.И. Карпов уже является учёным секретарём Разряда психологии искусств, с 1926 года привлекается к изучению вопросов преступности и преступника, заведует лабораторией по изучению поведения масс и массовой психотехники. С 1930 года работает в лаборатории экспериментального искусствоведения [4].

О статьях П.И. Карпова 20-х годов, в архивах ГАХНа сохранились лишь названия, реже — тезисы: «Отношение центров головного мозга к ораторскому искусству», «Аналитическое и синтетическое творчество», «Гениальность и параноидальное творчество», «Древнерусское искусство», «Принципы футуристического творчества», «Фантастика в живописи» [Там же]. В 1925 году П.И. Карпов привлекался к обсуждению доклада К.С. Малевича «О прибавочном элементе в живописи», готовил сообщения: «О внушающем действии слова», «Врубель, Чурлянис и их творчество»… Результаты его исследовательской работы представлялись им в виде докладов в РАХН (1925), в Государственном Институте Истории Искусства, в Русском Музее и Обществе врачей (даты сообщений неизвестны). В 1928 году выходит издание «Бытовое эмоциональное творчество в древнерусском искусстве» (М., изд. Государственного исторического музея), где, по мнению Е.Д. Гальцовой, «…основной акцент сделан на анализе «эмоционально-эстетического отреагирования», который охватывает как сферу творческого процесса, так и сферу его восприятия» [Там же].

В 1926 году П.И. Карпов издает свой самый известный труд «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники»1, в котором он обобщил «огромный материал, собираемый в течение пятнадцати лет» [7, c. 158]. Издание отмечается премией издательства «Главнаука». Однако, ни на титульном листе, ни в тексте, РАХН/ГАХН более нигде не указывается, кроме упоминания факта о прочтении там докладе (на 9-й странице), хотя автор и продолжает работать в Академии.

Работа «Творчество душевнобольных…», отпечатанная в Москве тиражом 2000 экземпляров, выходит под титрами «Научные монографии», но, по сути, представляет вариант научно-популярной литературы по психиатрии, вероятно, впервые изданной в стране Советов. Печатное издание адресуется не только специалистам, но и «неподготовленным лицам», «широкой публике», «лицам других профессий» [Там же, с. 159], т.е. и «не врачам». «Почти все болезни, — писал П.И. Карпов, имея в виду, прежде всего, их объединяющие клинические дисциплины, — имеют популярную литературу, но душевные болезни такой литературы лишены: поэтому мы поставили одной из задач популяризировать до некоторой степени симптомы, присущие некоторым душевным заболеваниям» [Там же, с. 159]. А последующая монография П.И. Карпова «Творчество заключённых (Рисунки, скульптура и работы мастерских)» (1929) также предполагает «ознакомить широкую народную массу с интересами, бытом и творчеством заключённых» [8, c. 3]. Для зарубежного читателя на последних страницах обеих книг представлены авторские аннотации по 3—5 страницы текста на французском и немецком языках.

Подобных научно-популярных трудов было крайне немного, так, в 1927 году издана книга психиатра Петра Михайловича Зиновьева2 «Душевные болезни в картинках и образах. Психозы, их сущность и формы проявления», где подробно изложены основы клинической психиатрии в современном её понимании. Она адресована читателям, «по крайней мере со средним образованием» — писал в предисловии к изданию профессор П.Б. Ганнушкин.

Во «Введении» к монографии «Творчество душевнобольных…» П.И. Карпов с сожалением констатирует, что в обществе (так и хочется присоединиться к автору — как нередко и сегодня) «циркулируют изустно передаваемые факты из жизни психиатрических больниц, мало или совершенно не имеющие связи с действительным положением…» (c. 6). «Такие поверья», «…легендарные сказания о насилиях над больными, проявляемых ухаживающим персоналом», формируют «сказочные страхи» (с. 6) и «боязливое отношение» (с. 10). Автор стремится «изменить устоявшееся мнение, придав ему более правдивый характер» (с. 10). В последующих главах монографии он доступным языком излагает «Исторические сведения» (с 11-й по 16-ю страницы) относительно «сущности душевного страдания» и «нарушений психики», профессионально даёт разъяснения относительно возможностей и положительного прогноза — «вылечивания» (c. 10): «…душевнобольные… поправляются от своего недуга в неменьшем проценте, чем соматические больные» (c. 7).

П.И. Карпов уделяет внимание и мифу, стойко сопутствующему загадке возникновения творческого озарения под влиянием сверхъестественного вмешательства. Размышляя об «откровениях» творцов, он пишет: «…до самого последнего времени прочно живёт идея о том, что к ним прилетают музы…; поэтому многие творцы говорят, что они не являются действительными творцами, а что они есть не что иное, как проводники, через которые передается воля высших существ живущим на земле людям» [7, c. 122]. Исследуя и материалистически обосновывая функции «подсознания» в качестве «первоисточника» творческого процесса, П.И. Карпов «…в полной мере развенчивает таинственность легенд о музах…» [Там же].

П.И. Карпов неоднократно сетует на то, что «до сих пор на душевнобольного был установлен… неправильный взгляд, заключающийся в отрицании какой бы то ни было ценности за душевнобольным, так как в отношении его до настоящего времени проявлялось одно лишь сострадание» [Там же, с. 16—17]. По сути, в научной российской литературе, он впервые призывает пересмотреть несколько однозначное мнение: «…душевнобольной представляет определённую ценность, ибо как это ни покажется парадоксальным, он нередко оплодотворяет науку, искусство, технику новыми ценностями» [Там же, с. 29]. Подобные высказывания становятся лейтмотивом его монографии: «…душевнобольные представляют собой большую ценность, так как некоторые из них в период заболевания творят, обогащая науку, искусство и технику новыми ценностями» [Там же, с. 7]; «…душевные болезни обладают способностью вскрывать иногда внезапно родники творческого процесса, результаты которого опережают обычную жизнь…» [Там же, с. 9]; «…под влиянием болезненного процесса… могут просыпаться возможности, не подозреваемые раньше» [Там же, с. 17]; «душевнобольные были и будут реформаторами во всех областях человеческой жизни» [Там же, с. 30] и т.д.

В рецензии на данную монографию П.И. Карпова в одном из номеров журнала «Клинического архива гениальности и одарённости» (т. 3, вып. 1, 1927) профессор психиатрии И.Б. Галант «…не признаёт за простыми душевнобольными права на создание ценностей», считая, что «их работы не представляют культурного интереса, в отличие от великих людей» [4], которых он сам описывал. Данная реплика вполне типична для европейских учёных того времени, ибо концепция Ар-Брют была сформулирована Жаном Дюбюффе3 лишь в середине ХХ века. В СССР наивное искусство институализировалось в 60-х годах. В России искусство «брютов» и «аутсайдеров» получило официальное признание в середине 90-х годов.

Более того, начиная с XIX века патографы занимались исключительно гениями — знаменитыми профессионалами, тогда как П.И. Карпова интересуют не только художники высокого полёта, как то: М. Врубель или М. Чурлянис (Чюрлёнис), но и безызвестные персоны. П.И. Карпов впервые обратил внимание на авторов-самоучек из «самых обыкновенных людей», которые тоже в состоянии создать удивительное по выразительности художественное творчество. Среди описываемых им рисовальщиков были: «деревенский малограмотный мальчик — подмастерье маляра», «мальчик с низшим образованием, бухгалтер», «малограмотная больная», «артист» и лишь трое анонимно представленные автором душевнобольных «художника»… Среди авторов эпистолярного творчества также оказались: «казак по происхождению», железнодорожный машинист» «девушка, окончившая институт», «больной с низким образованием». П.И. Карпов прозорливо представил возможность существования изобретательного творчества, сопоставимого с уровнем и критериями Ар Брют, авторами которого являются художники-дилетанты, значительно реже — профессионалы, у которых в момент создания их работ, «безумие» искажает привычные профнавыки.

Искреннее внимание П.И. Карпова в психиатрических лечебницах приковывают спонтанные «забавы» больных (рисунки, лепка из хлебного мякиша, писания…). П.И. Карпов описывает диагностическую значимость занятием творчеством: «По рисункам врач легче может судить о состоянии здоровья больного» [Там же, с. 139]. Но он подмечает и нечто большее, когда занятия творчеством успокаивают больных, отвлекают от болезненных идей или агрессивно-разрушительного поведения, «…что в большей мере зависит от вмешательства врача: последний может направить эту деятельность или в полезное или в разрушительное русло» [Там же, с. 140]. Он рассматривает не только спонтанное, но и направленное с помощью медперсонала времяпровождение в больнице под углом возможностей терапии занятостью. Уже в начале монографии он активно рекомендует навыки подобной, как сегодня её можно обозначить, арт-коррекционной деятельности, при которой «умение и такт врача могут направить творческую деятельность в желаемое русло», переключиться на «положительное» творчество [Там же, с. 9], «…разрушительное творчество превратить в созидательное» [Там же, с. 6]. Да и в монографии о «Творчестве заключённых» (1929), психиатр вновь касается вопросов терапии: «лечить организм можно… и художественными произведениями, обозрение последних может создать в организме условия для полного его излечения, если эти болезни были связаны с длительно плохим настроением» [8, c. 13]. Тем самым П.И. Карпов предвосхищает как экспрессивные, так и импрессивные варианты арт-терапии, которая лишь лет через двадцать получит своё научно-практическое обоснование.

Представляется, что разъяснения доктора П.И. Карпова непосредственно обращённые к обществу, по терминологии сегодняшнего дня обладают определённо значимым психо-просветительским, дестигмационным потенциалом. Монография «Творчество душевнобольных…» не только свидетельствует о давних гуманистических традициях отечественной психиатрии, но и привлекает внимание специалистов к неисчерпаемым самоисцеляющим ресурсам творчества, которые должны активнее использоваться в лечении и реабилитации психических расстройств.

1 В дальнейшем разделе и в дальнейшем приводятся цитаты из монографии «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники» (1926). ↑

2 Зиновьев П.М. (1882—1965) — профессор психиатрии, практически «однокашник» П.И. Карпова по медицинскому факультету Императорского Московского Университета, который он закончил в 1907 году. В 1925—1930 гг. — приват-доцент кафедры психиатрии 1-го МГУ у «первого красного» профессора П.Б. Ганнушкина. Зиновьев — активный созидатель советской психиатрии с её инновационным принципом профилактики на базе невро-психиатрических диспансеров, специалист по вопросам пограничной («малой») психиатрии» и проблемам на стыке психопатологии, психологии, евгеники, гениальности, генеалогии и патографии. ↑

3 Дюбюффе Ж. (1901—1985) — французский художник и скульптор, коллекционер, высоко ценил труды Г. Принцхорна; автор термина и основоположник направления в современном искусстве — Ар Брют (конец 40-х гг. ХХ века). Ар Брют Ж. Дюбюффе рассматривал как «грубое, сырое, дикое, необработанное, неотесанное, не отшлифованное» культурной классикой искусство, близкое к творчеству детей, самоучек, душевнобольных, медиумов. Ар Брют — произведения спонтанного, изобретательного характера, возникшие исключительно из собственных внутренних импульсов творца. ↑

1. Базен Ж. Психология и психоанализ искусства // История истории искусства от Вазари до наших дней. – М.: Прогресс – Культура, 1995. – С. 245–258.

2. Богемская К.Г. Понять примитив. Самодеятельное, наивное и аутсайдерское искусство в ХХ веке. – СПб.: Алетея, 2001. – 185 с.

3. Буксбаум Р. К истории вопроса о художественном творчестве душевнобольных // Из мира аднаво в другой (Искусство аутсайдеров: диалоги). – Киев: Сфера, 1997. – С. 16–39.

4. Гальцова Е.Д. Книга П.И. Карпова «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники» (1926 г.) в европейском культурном контексте: материалы к исследованию // Новые гуманитарные исследования. – 2011. [Электронный ресурс]. – http//www.nrgumis.ru/.

5. Зиновьев П.М. Душевные болезни в картинках и образах. Психозы, их сущность и формы проявления. – М., 1927.

6. Кандинский В. О духовном в искусстве: Живопись, 1911. – Л.: Изд. Ленинград, 1990. – 66 с.

7. Карпов П.И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники. – М.; Л.: Главнаука, Государственное издательство, 1926. – 200 с.

8. Карпов П.И. Творчество заключённых: Рисунки, скульптура и работы мастерских. – М.: Изд-во Нар. Ком. Внутр. Дел., 1929. – 81 с.

9. Костин В.И. ОСТ (общество станковистов), – Л.: Изд. Художник РСФСР, 1978. – 160 с.

10. Перцева Т.М. Исследование творчества душевнобольных в Российской Академии Художественных Наук // Художественный примитив: эстетика и искусство. – М.: МГУ, 1996. – С. 76–82.

11. Сироткина И.Е. Классики и психиатры: Психиатрия в российской культуре конца XIX – начала XX века / пер. с англ. автора. – М.: Новое литературное обозрение, 2009. – 272 с.

12. Тевоз М. Ар-Брют. – Женева: Editions d’Art Albert Skira S.A., 1995. – 228 с.

13. Ясперс К. Общая психопатология / пер. с нем. – М., Практика, 1997. – 1056 с.

14. Gayraud R. L’Art Brut Russe, un gout de Pierre a fusil // Alexandre Lobanov et L’Art Brut en Russe. – France: “abcd”, 2003. – Р. 7–29.

16. Prinzhorn H. Bildnerei der Geisteskranken, 1922. – Springer-Verlag / Wien, 1994. – 361 p.

17. Reja M. L’Art Chez Les Fous (Le Dessin, La Prose, La Poesie). – Paris. – 1907. – 76 p.

Гаврилов В.В. Павел Иванович Карпов — неутомимый исследователь творчества душевнобольных и его время… Сообщение 2. [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. – 2013. – N 4 (21). – URL: http://medpsy.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.