Лазурский А.Ф.

 

Вернуться на главную страницу
О журнале
Редакционный совет
Приглашение к публикациям

Предыдущие
выпуски журнала

2014 РіРѕРґ

2013 РіРѕРґ

2012 РіРѕРґ

2011 РіРѕРґ

2010 РіРѕРґ

2009 РіРѕРґ

Об аналитическом подходе к пониманию множественной личности

Микаелян В.А. (Ереван, Республика Армения)

 

 

Микаелян Владимир Акопович

Микаелян Владимир Акопович

–  кандидат психологических наук, доцент кафедры социальной психологии Ереванского государственного университета.

E-mail: v_mikaelyan@mail.ru

 

Аннотация. Статья посвящена анализу юнгианского подхода к проблеме расстройства множественной личности или диссоциативного расстройства идентичности. При анализе подхода в качестве фокуса исследования задействован процесс дифференциации психики как в филогенезе, так и в онтогенезе. Процесс дифференциации является ключевым для психической эволюции, благодаря ему формируется или вычленяется индивидуальное Я личности, однако при этом множественность парциальных личностей переходит в сферу бессознательного и продолжает свое функционирование уже на других «частотах» психического аппарата в сновидениях, в невротических и психотических расстройствах, в пограничных состояниях психики. Они приобретают вневременной характер, они покидают территорию линейного времени и поэтому становятся вездесущими, тем самым опасными для нормальной психической деятельности. Понимание и интерпретацию диссоциативного расстройства идентичности или расстройства множественной личности необходимо отслеживать в филогенетической истории человека. Эволюция психики несет в себе необходимость отчуждения Я от не-Я. Я-сознание личности формируется на протяжении тысячелетий благодаря этому процессу отчуждения Я от Мы-сознания. Тот же самый процесс мы наблюдаем в онтогенетическом развитии личности. Филогенетическое богатство психики содержит в себе множество парциальных личностей, подчиняющихся групповой сопричастности, групповому Мы-сознанию. Представления о существовании в одном индивиде множества душ, которые длительное время воспринимались в качестве аксиоматических истин, наделены символическими характеристиками. Однако символические представления являются закодированным знанием, а не беспочвенной фантазией. Психология вообще, строго говоря, представляет собой трансформированное мифологическое и символическое знание и поле исследования. Не говоря уже о том, что символичностью насквозь пропитаны наши обыденные представления. Представления о множестве душ формируются с раннего детства, они не только формируются объективно, они программируются. Диссоциативный процесс не появляется внезапно из ничего, он постоянно присутствует латентно в нашей психической организации и активизируется при необходимых соответствующих условиях. Но, прежде всего, отметим, что этот диссоциативный процесс имеет сугубо бессознательную природу. Признание бессознательной природы диссоциативного процесса позволяет не только понять «логику» формирования расстройств, но также смоделировать адекватную психотерапевтическую парадигму, в границах которой расстройства личности могут быть адекватно отфильтрованы. Поэтому ставка на глубинные основы психотерапевтического процесса в целом себя оправдывает. Эффективность того или иного подхода в психотерапии определяется не теоретическими откровениями, а реальной продукцией.

Ключевые слова: диссоциативное расстройство, мир травмы, психическая эволюция, вневременность, нормальная множественность.

 

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

 

 

Мир души не живет ни по логическим,
ни по хронологическим законам, здесь
господствует синхронности аналогия,
как это нам каждую ночь показывают сны.

Рудигер Дальке

 

 

Диссоциативное расстройство идентичности или расстройство множественной личности, как известно, не часто встречающееся психическое расстройство. Так принято считать в специальной научной литературе. Тем не менее, проблема размещена в иной плоскости: расстройство встречается не так уж и редко, просто редки случаи обращения подобных больных к специалистам. Поэтому для многих из нас диагноз «Расстройство множественной личности» часто вызывает сомнение. Так или иначе, не вдаваясь в эту проблему, мы остановимся на аналитическом понимании этого расстройства. Анализ сновидений больных с диагнозом «Расстройство множественной личности» (МКБ–10 F–44.81), позволил выявить определенную сюжетную линию, повторяющуюся в сновидениях разных людей. Прежде всего, практически во всех анализируемых сновидениях мы наблюдали картины отчуждения, дробления, разделения на части каких-либо целостных структур. В частности, эти сюжеты рисовали картины отделения головы от туловища, появление близнецов, обладающих при этом различными возрастами и различными половыми и социальными признаками. Подобная закономерность блестяще описана в аналитической психологии. При диссоциативном расстройстве идентичности, прежде всего, подчеркивается как раз принцип разделения и отчуждения. Целостная структура подвергается разрушению изнутри, дробится на отдельные автономные единицы, которые обозначаются как парциальные личности, субличности или альтер-личности. Понимание и интерпретация диссоциативного расстройства идентичности или расстройства множественной личности необходимо отслеживать в филогенетической истории человека. Эволюция психики несет в себе необходимость отчуждения Я от не-Я. Я-сознание личности формируется на протяжении тысячелетий благодаря этому процессу отчуждения Я от Мы-сознания. Тот же самый процесс мы наблюдаем в онтогенетическом развитии личности. Филогенетическое богатство психики содержит в себе множество парциальных личностей, подчиняющихся групповой сопричастности, групповому Мы-сознанию. Однако, та же самая психическая эволюция требует дифференциации Я от не-Я. «Элементы переживания «не-я» должны быть отделены от «я» (Ме) элементов, агрессивно отторгнуты (во внешнем мире) и безусловно подавлены (во внутреннем мире)» [1, c. 19]. К.Г. Юнг пишет: «Чем более бессознателен человек, тем больше он будет соответствовать общим канонам психического поведения. Однако чем больше он осознает свою индивидуальность, тем более явным будет его отличие от других субъектов и тем меньше он будет отвечать общепринятым ожиданиям. Более того, его реакции становятся гораздо менее предсказуемыми. Это следствие того, что индивидуальное сознание всегда более высоко дифференцировано и обладает большей широтой. Но чем шире раздвигаются рамки сознания, тем более дифференцировано восприятие и тем более оно свободно от коллективных правил, так как эмпирическая свобода воли растет пропорционально расширению рамок сознания» [13, c. 10]. Этот процесс дифференциации является ключевым для психической эволюции, благодаря ему формируется или вычленяется индивидуальное Я личности, однако при этом множественность парциальных личностей переходит в сферу бессознательного и продолжает свое функционирование уже на других «частотах» психического аппарата — в сновидениях, в невротических и психотических расстройствах, в пограничных состояниях психики. Они приобретают вневременный характер, они покидают территорию линейного времени и поэтому становятся вездесущими, тем самым опасными для нормальной психической деятельности. Для человека то же значение имеет смерть, она вездесуща, так как вневременна. Все что помещается для нас в линейные временные границы, имеет характер предсказуемости, а значит и психического комфорта. Выпадение из границ времени несет в себе угрозу формирования патологии. В линейном мировосприятии психическая структура наделена адаптивными способностями, как к собственной деятельности, так и к социальному миру. В травматическом переживании нарушается именно эта временная линейность, травма не ассимилируется Я-сознанием. В такой ситуации формируется диссоциативная активность как механизм ассимиляции травмы. Если психическая эволюция — это выведение множественных личностей из структуры Я, то диссоциация — это реанимация этих самых парциальных личностей. Диссоциативность психики, как таковая, становится вполне понятным явлением, учитывая ее длительное филогенетическое развитие. Кроме того, психические процессы не отличаются устойчивой связанностью. «Как показывает множественность психических компонентов на примитивном уровне в изначальном состоянии психические процессы очень слабо связаны и отнюдь не образуют самодостаточное единство. Более того, психиатрический опыт свидетельствует, что нередко требуется совсем немного, чтобы разрушить единство сознания, столь многотрудно возводившееся в ходе развития и разложить его снова до первоначальных элементов» [Там же. С. 23]. Многовековая эволюция выводила из структуры «Я» внешний мир, собирала воедино в целостную структуру отдельные фрагменты психики. «Этот многовековой опыт человечества, нашедший отражение в универсальном представлении о присутствии множества душ в одном и том же индивиде» [Там же]. Представления о существовании в одном индивиде множества душ, которые длительное время воспринимались в качестве аксиоматических истин, наделены символическими характеристиками. Однако символические представления являются закодированным знанием, а не беспочвенной фантазией. Психология вообще, строго говоря, представляет собой трансформированное мифологическое и символическое знание и поле исследования. Не говоря уже о том, что символичностью насквозь пропитаны наши обыденные представления. Представления о множестве душ формируются с раннего детства, они не только формируются объективно, они программируются. Мы часто говорим друг другу о том, что в нас вселился бес, мы часто воспитываем ребенка, указывая на существование в нем плохого и хорошего ребенка. «Мы должны принять, что во внутреннем мире маленьких детей боль, возбуждение или дискомфортные чувственные состояния быстро сменяются чувством комфорта, удовлетворения и безопасности таким образом, что постепенно выстраиваются два образа самого себя и внешнего объекта. Эти разные репрезентации себя и объекта заключают в себе противоположные аффекты и имеют тенденцию образовывать полярные структуры. Один является «хорошим», другой — «плохим», один любящим, другой ненавидящим и так далее» [1, с. 21]. Отношение родителей к ребенку формируют как диссоциацию, так и интеграцию его психики. При этом фрагментацию психики запускает негативное отношение родителей, агрессия и причинение травм. Эмоционально позитивное отношение способствует интеграции психики ребенка. «Негативные аффекты, связанные с агрессией ведут к фрагментации психики (диссоциации), в то время как позитивные аффекты и состояние покоя, возникающие, когда мать адекватна в исполнении своей роли посредника между ребенком и внешним миром, интегрируют фрагменты психики и восстанавливают гомеостатический баланс» [Там же]. Уровень обыденных представлений является, конечно же, производным от более сложной системы человекознания. Диссоциативный процесс не появляется внезапно из ничего — он постоянно присутствует латентно в нашей психической организации и активизируется при необходимых соответствующих условиях. Но, прежде всего, отметим, что этот диссоциативный процесс имеет сугубо бессознательную природу. Несмотря на это, вполне закономерно в этой ситуации возникают два вопроса. Во-первых, почему парциальные личности, или второе сознание, не может перейти порога «первичного, контролирующего» сознания и, во-вторых, откуда мы можем знать вообще об этом втором сознании? В парадигме аналитической психологии эти вопросы получают свои ответы. Второе сознание не является продуктом вытеснения. «Существование такого субъекта обусловлено не подавлением, а подсознательными процессами, которые сами по себе никогда не были осознанными» [13, с. 24]. Эта часть бессознательного уровня психики является уровнем коллективного бессознательного или объективным психе. Строго говоря, термин «объективное психе» представляется более полноценным и адекватным, так как в психике единственным объективным уровнем является тот, который свободен от субъективных переживаний и не был сформирован непосредственно личностью. Память предков никем из нас не была субъективно ассимилирована, но этот пласт, безусловно, вызывает своеобразные эмоции в каждом из нас. Это архетипическое наследие нами не осознается, но переживается, поэтому эти переживания столь нуменозны. «В большинстве случаев, это вовсе не подавляемые содержания, а просто те, что еще не осознаны, то есть не были субъективно осмыслены, подобно демонам и богам первобытных народов, или всяческим «измам», в которые столь фанатично верит современный человек» [Там же]. Хотя и эта память предков относится к филогенетическому прошлому, в личности она приобретает статус онтогенетического настоящего в форме диссоциативного процесса. Объективное психе просачивается в сознание, в настоящее время личности в виде симптомов. «Суть в том, что содержания, возникающие в сознании, прежде всего, симптоматичны» [Там же]. Юнг К.Г. исходит из того, что единство и целостность сознания является целью психического развития. Процесс же достижения этой целостности может получить также и патологическое развитие, переходя в свою противоположность. Множественность, или точнее диссоциативность психики, не является чем-то из ряда вон выходящим — это нормальное состояние и изначальная форма. «Такое состояние ни в коей степени не является ни патологичным, ни даже в чем-то особенным: напротив, это — изначальная форма, так как психическая целостность, постигаемая в единстве сознания, представляет собой идеальную цель, еще никем и никогда не достигнутую» [Там же]. Таким образом, изначально мы исходим из понятия «нормальной множественности» личности, которая имеет единый центр контроля и управления, несмотря на то, что временами этот контроль «Я» находится далеко не на адекватном уровне. В психике личности вследствие травматизированного прошлого формируется тревога. Эта тревога в парадигме аналитической психологии носит название «угрозы фрагментации личности». Вообще переживания тревоги интенсифицируются по мере возвращения диссоциированного содержания в сознание. Это, конечно же, не значит, что в подобных случаях переживания тревоги мы всегда фиксируем диссоциативное расстройство идентичности. Вытесненный материал может быть ассимилирован сознанием, и тогда он будет интегрирован в целостную структуру личности. Однако: «С людьми, перенесшими травму, дело обстоит иначе. Что касается этих пациентов, отторгнутый материал не имеет у них психической репрезентации, а отсылается на соматический уровень или переводится в дискретные психические фрагменты, между которыми возводятся амнестические барьеры» [1, с. 34]. По сути, Д. Калшед описывает механизм формирования диссоциативного расстройства идентичности или феномен множественной личности. Вытесненные фрагменты психики, исключенные из целостной цепи личностного развития, представляют собой психическую незавершенность, гештальт переживаний не был включен в последовательность хронологического времени, в психическую деятельность целостной личности. Энергия парциальных личностей не переместилась в общую целостную психическую динамику личности. Парциальные личности, лишенные возможности интеграции в единую целостную структуру личности, начинают паразитировать, односторонне развиваясь. При переходе энергии этой парциальной личности в сому мы получаем неправомерный рост органов. Этот феномен, в свою очередь, приводит к предположению о том, что каждое соматическое заболевание скрывает некую парциальную личность. В линейном времени энергия парциальной личности, при надлежащей функции контроля Я-сознания, погашается, в бессознательной вневременности энергии испытывают потребность реализации, однако уже вне этой личностной целостности и цельности. Процесс развития, протекающий вне целостной психической деятельности, трансформируется в болезненную психосоматическую противоположность. В диссоциативном процессе личность «соскальзывает» в недифференцированную психическую реальность, выпадает из линейного времени, единое я расщепляется на части автономных парциальных личностей. Диссоциация пытается уберечь личность от эмоциональной травмы, буквально расщепляя переживания на части и изолируя их друг от друга с помощью амнестических барьеров. Поэтому сосуществующие парциальные личности не обладают знаниями друг о друге. Вопрос в том, что амнестические барьеры обеспечивают автономность парциальных личностей, если эти барьеры разрушатся, то травматические переживания вновь сольются в единое целое и в этом статусе обернутся настоящей угрозой для психического здоровья личности. Однако, психологическая ценность этой диссоциативной защиты равноценна процессу вытягивания себя за волосы из болота. Точка опоры заключена в Я-сознании, между тем, именно она утрачивается вследствие процесса расщепления. В процессе диссоциативного расстройства к одному пространству личности добавляется второе: «Одной из этих областей является переходное пространство между эго и внешним реальным миром. Вторая область — внутреннее символическое пространство, разделяющее части внутреннего мира» [Там же. С. 45]. В формировании этого второго пространства и состоит как раз функция диссоциативной защиты. Этим способом достигается не удаление (вытеснение) травматического переживания, а дробление переживания на части ценой утраты контролирующей функции Я-сознания. «В этом и состоит одна из важных функций диссоциативной защиты — временное разделение переживания на части, внутреннее отделение Эго или декатексис его функции контакта с реальностью, в интересах психического оцепенения» [Там же. С. 47]. Однако при подобной защите ущерб становится равноценным приостановке психического развития личности. «В итоге переживание лишается смысла, связные переживания дезинтегрируются, процесс индивидуации прерван» [Там же]. Переживания травмы, по сути, угрожают личностной целостности, поэтому диссоциативный процесс однобоко направлен на обеспечение безопасности личностной идентичности. Диссоциативный процесс, «спасая» идентичность личности, не позволяет интегрировать в ее структуру травматические переживания, которые представляют угрозу для Я-сознания. Тем самым, диссоциативные защиты выводят личность из линейного времени, из переживаний мира в контексте Я-сознания. «Они гарантируют выживание личности за счет ее развития. Насколько мне удалось понять, их основной задачей является сохранение личностного духа в безопасности, но развоплощенным, инкапсулированным или каким-либо другим образом удаленным из единой структуры душа/тело, лишенным возможности пребывания в реальном мире пространства и времени» [Там же. С. 49). Выход из границ линейного времени является, по сути, выходом из Я-организации или Я-сознания (различные авторы употребляют различные термины). Попав в линейную последовательность времени, человек сформировал в себе Я-сознание. В среде современных аналитических психологов, исследующих диссоциативный процесс личности, желательно отметить Jean Knox, в частности, его исследование «Trauma and defenses: their roots» [23].

Согласно Jean Knox, травма приводит к активизации архетипических защит. Травма привносит в жизнь личности, в структуру ее «внутренних рабочих моделей» раскол. Эти рабочие модели являются своеобразными копинг-стратегиями личности, нарушение в структуре которых приводит к их расколу, к утрате их временной и смысловой взаимосвязи. Модели копинг-поведения или внутренние рабочие модели являются своего рода архетипами.

Травма угрожает разрушить эти рабочие модели, тем самым, ставя под удар поддержание положительного чувства идентичности. Особенно тяжело переживаются жестокое отношение родных и близких и безразличие тех лиц, которых человек любит. Защиты личности нацелены, таким образом, на сохранение позитивной идентичности. В отличие от Калшеда, полагающего, что травма активизирует архетипическую защитную структуру, Jean Knox считает, что в этом случае мы имеем дело, скорее, с активизацией творческих конструкций, которые формируют у личности новые паттерны поведения и общения с окружением. Тем не менее, мы считаем, что архетипическая защитная активность не может быть противопоставлена той же самой творческой активности, так как выполняет идентичную функцию — функцию формирования новых защит. Эффективность психологических защит вообще может определяться успешностью сохранения идентичности личности. Диссоциативные защиты фрагментируют травматический опыт, растворяют его или распределяют на отдельные носители. Эти отдельные носители несут в себе потребность к объединению. Автономия субличностей несет в себе самоотрицание. Всякое психическое явление содержит в себе свою противоположность. Это чрезвычайно актуальное положение аналитической психологии послужило основанием и неким разрешением для построения психотерапевтической модели. Действенность любой психотерапевтической и консультативной модели основывается именно на способности психики формировать позитивные состояния. Всякая болезнь несет с собой потенциал здоровья и психотерапия, очевидно, должна быть нацелена не на углубление в генезис заболевания (так как об этом уже позаботилась сама болезнь), а на поиск противоположного потенциала. Проблема диссоциативного расстройства идентичности представляет собой, по сути, заостренную форму нормального состояния. Личность несет в себе различные «Я», но эти различные «Я» в целом подконтрольны единому центру. Всякое расстройство обнажает эту множественность субличностей, во всяком расстройстве происходит конфликт субличностей. Но это подконтрольный конфликт. Строго говоря, все методы психотерапевтической работы имплицитно признают наличие множественных субличностей. И психотерапия направляется так или иначе на восстановление баланса между уровнями активности этих субличностей. Парциальные личности — это автономные части психики, не прошедшие стадии осознания. Поэтому эффективная психотерапевтическая модель должна быть нацелена на формирование осознанности этих парциальных личностей, она должна осуществить то, что не успело завершить расстройство. Признание существования субличностей содержится как в психодинамической ориентации, так и в поведенческих моделях психотерапии. А гештальт-терапия прямо указывает на наличие множественных «Я», которые делятся на два основных вида: основные «Я» и элементарные «Я». «Говоря языком "я", не существует такого настоящего, реального "я", спрятанного под внешним обликом. Скорее существует скопление "я", которые соперничают в борьбе за господство. Например, ученый, интеллектуальная личность, чувствует себя несчастным. Он страдает, запертый в четырех стенах своего кабинета, и приходит к выводу, что его настоящее "я" — это страдалец. Но в действительности это не так. Он только выбирает из двух своих "я" — "интеллектуального" и "страдальческого", и каждое из них имеет свой характер [7, с. 20–21]. Более того, в гештальт-психотерапии огромное место уделяется процессу интроекции как механизму формирования различных субличностей. В этом смысле достаточно интересным становится то, что интроекты поглощенные личностью в определенные годы жизни формируют субличности, которые выпадают из линейного хронологического времени. «Действительно, многие искаженные представления о собственном "я" создаются с помощью интроекции. Например, пациент, который обладал "беззащитным я", так как в детстве его постоянно избивал отец, был так поглощен интроективной силой своей беззащитности, что она и в самом деле овладела им» [Там же. С. 56]. Беззащитное «я» личности в данном случае, функционирует в настоящем личности, в хронологическом линейном времени, между тем возраст этого «я» не соответствует паспортному возрасту личности. Возрастное несоответствие различных «я» объективно должно приводить к психическим страданиям. Возрастное несоответствие различных «я» не просто каприз психики. Человек признает все свои возрасты, однако он не признает связи между ними в диссоциативном процессе. Человек признает факты своей жизни, но он не признает их связи между собой, последовательности, — в диссоциативном расстройстве первым, что бросается в глаза — это выход из последовательности, то есть из целостности единого Я-сознания. Человек признает факты своей жизни вне их связи друг с другом в контексте единого «Я», а это означает, что он разрушает это чувство единого «Я», дробит его на множество субличностей. Так как причинно-следственная цепь предполагает функционирование единого «Я», активность и связность личности в прошлом и настоящем, то разрывом этой каузальности человек обеспечивает себе дистанцирование от травматического прошлого. Травмы жизни беспокоят человека, если они находятся друг по отношению к другу в причинно-следственной связи, в целостности психической жизни. Строго говоря, разрушая причинно-следственную связь событий жизни, человек выпадает из линейного времени, он разрушает возрастную непрерывность, тем самым попадая в аказуальную область бессознательного.

Говоря о последовательности жизненного цикла, мы хотим привести блестящее положение гештальт-терапии по этому поводу: «На вершине мастерства терапия может продемонстрировать выдающиеся примеры последовательной неизбежности и чувство вовлеченности в текучесть настоящего времени. Возникающие переживания плавно и неизбежно следуют одно за другим. Чувство соответствия происходящему и ощущение неизбежности событий, оказывают сверхгипнотическое воздействие и предлагают освобождение от досаждающих проблем и противоречий, которые вызывают у человека внутренний разлад и расхолаживают разум» [Там же. С. 142]. Таким образом, в гештальт-терапии основным техническим механизмом становится возвращение личности в последовательность собственной жизни, принятие своего прошлого, настоящего и будущего. Диссоциативный процесс — это прерывистое состояние функционирования психики.

«Если терапевт помогает пациенту выйти из такого "прерывистого" существования и вступить в поток чувств и ощущений, где одно переживание плавно перетекает в другое, пациент вскоре втянется в этот поток. Чередование каждого последующего момента покажется ему неизбежным, он будет захвачен происходящим и открыт для новых мыслей и чувств. Когда терапевт чутко направляет последовательность таких моментов, пациент плавно скользит по колее разума и приветливо встречает те мысли и чувства, которые прежде были неприемлемы» [Там же. С. 142–143]. Интеграция психической деятельности становится, таким образом, целью психотерапевтического вмешательства.

 

Литература

1.   Калшед Д. Внутренний мир травмы. – Издательства: Деловая книга, Академический проект, 2001. – 368 с.

2.   Козлов В.В. Психотехнологии измененных состояний сознания. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Изд-во Института психотерапии, 2005. – 544 с.

3.   Лаврова О.В. Концепция телесности в интегративной психотерапии // Журнал практического психолога. – 2006. – № 1 [Электронный ресурс]. URL: http://econf.rae.ru/

4.   Нуркова В.В. Зеркало с памятью. – РГГУ. – 2006. – 287 с.

5.   Палларо П. Я и телесное Я. Танцевально-двигательная терапия и развитие объектных отношений // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2008. – № 1 [Электронный ресурс]. – URL: http://psyjournal.ru

6.   Патнем Ф.В. Диагностика и лечение расстройства множественной личности // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2004. – № 1 [Электронный ресурс]. – URL: http://psyjournal.ru/

7.   Польстер Ирвин Обитаемый человек: Терапевтическое исследование личности / пер. с англ. А.Я. Логвинской. – М.: Независимая фирма "Класс", 1999. – 240 с.

8.   Тарабрина Н.В. Практикум по психологии посттравматического стресса. – СПб.: Питер, 2001. – 272 с.

9.   Хиллман Дж. Архетипическая психология / пер. с англ. Ю. Донца, В. Зеленского. – СПб.: Б.С.К., 1996. – 157 с.

10.   Цуканов Б.И. Время в психике человека. – Одесса: «Астро Принт», 2000. – 219 с.

11.   Штайнер Р. Духовные аспекты терапии. – М.: Энигма, 2003. – 192 с.

12.   Экзистенциальная психология. – М., Апрель Пресс, Эксмо-пресс, 2001. – 624 с.

13.   Юнг К.Г. Избранное. – Минск: «Попурри»1998. – 448 с.

14.   Юнг К.Г. Психология бессознательного. – М.: Реабилитация», 1998. – 400 с.

15.   Юнг К.Г. Практика психотерапии. – Минск: Хар-вест, 2003. – 384 с.

16.   Branscomb L. Dissociation in combat-related posttraumatic stress disorder // Dissociation. – 1991. – Vol. 4, № 1. – P. 13–20.

17.   Braun B.G. The BASK model of dissociation // Dissociation. – 1988. – Vol. 1, № 1. – P. 4–23.

18.   Cognitive models of psychological time / Ed. R.A. Block. – L. Erlbaum Associates, 1990. – 283 p.

19.   Differences in dissociative experiences between survivors of childhood incest and survivors of assault in adulthood / C. Zlotnick, M.C. Shea, T. Pearlstein [at al.] // Journal of Nervous and Mental Diseases. – 1996.

20.   Epidemiological risk factors for trauma and PTSD / R.C. Kessler, A. Sonnega, E. Bromet [et. al.] // Breslau Risk factors for posttraumatic stress disorder / Ed. R. Yehuda. – Washington, D.C. American Psychiatric Press. – 1999. – P. 23–59.

21.   Frager R., Fadiman J. Personality & Personal Growth. – 5th ed. – 2002. – 486 p.

22.   Kluft R.P. Multiple personality disorder // A. Tasman, S.S.M. Goldfinger (Eds.) American Psychiatric Press review of psychiatry. – Washington, DC: American Psychiatric Press. – 1999. – Vol. 10. – P. 161–188.

23.   Knox J. Trauma and defenses: their roots // Journal of Analytical Psychology. – 2003. – Vol. 48. – P. 207–233.

24.   Ludwig A.M. The psychological functions of dissociation // American Journal of Clinical Hypnosis. – 1983. – Vol. 26. – P. 93–99.

25.   McHugh P. Multiple Personality Disorder // The Harvard Mental Health Letter. – 1993. – Vol. 10, No. 3, September. – P. 5.

26.   Perry B.D. The memories of states: How the brain stores and retrieves traumatic memories // J. Goodwin & R. Attias (eds.) splintered reflections: Images of the body in trauma. – New York: Basic Books, 1999. – P. 9–38.

27.   Schmidt H.-D. Grundriss der Persoenlichkeitpsychologie. – Berlin: Dt. Verl. Her Wiss., 1982. – 284 s.

28.   Yates J.L., Nashby W. Dissociation, affect, and network models of memory: an integrative proposal // Journal of Traumatic Stress. – 1993. – Vol. 6. – P. 3.

 

 

Ссылка для цитирования

УДК 159.923

Микаелян В.А. Об аналитическом подходе к пониманию множественной личности  //  Медицинская  психология  в  России:  электрон.  науч. журн. – 2014. – N 6(29) [Электронный ресурс]. – URL: http://mprj.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

 

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

 

  Р’ начало страницы Р’ начало страницы

ОБОЗРЕНИЕ ПСИХИАТРИИ И МЕДИЦИНСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

им. В.М. Бехтерева


Попов Ю.В., Пичиков А.А. Особенности суицидального поведения у подростков (обзор литературы)


Емелина Д.А., Макаров И.В. Задержки темпа психического развития у детей (обзор литературных данных)


Григорьева Е.А., Хохлов Л.К. К проблеме психосоматических, соматопсихических отношений


Деларю В.В., Горбунов А.А. Анкетирование населения, специалистов первичного звена здравоохранения и врачей-психотерапевтов: какой вывод можно сделать о перспективах психотерапии в России?

Серия 16

ПСИХОЛОГИЯ

ПЕДАГОГИКА


Щелкова О.Ю. Основные направления научных исследований в Санкт-Петербургской школе медицинской (клинической) психологии

Cамые читаемые материалы журнала:


Селезнев С.Б. Особенности общения медицинского персонала с больными различного профиля (по материалам лекций для студентов медицинских и социальных вузов)

Панфилова М.А. Клинический психолог в работе с детьми различных патологий (с задержкой психического развития и с хроническими соматическими заболеваниями)

Копытин А.И. Применение арт-терапии в лечении и реабилитации больных с психическими расстройствами

Вейц А.Э. Дифференциальная диагностика эмоциональных расстройств у детей с неврозами и неврозоподобным синдромом, обусловленным резидуально-органической патологией ЦНС

Авдеева Л.И., Вахрушева Л.Н., Гризодуб В.В., Садокова А.В. Новая методика оценки эмоционального интеллекта и результаты ее применения

Яндекс цитирования Get Adobe Flash player